повиснуть на облаках. И все же причудливые пузырьки заинтриговали Смолла. Он двинулся по их следу, надеясь отыскать источник. Быстро оказался по пояс в воде и уже начал расстегивать рубаху, когда услышал рог.
С самого высокого цветка в Туманной Долине предупреждали о скором приближении тумана.
Мысли о пузырьках и жуке вылетели из головы Смолла. Он бросился рассекать руками, точно веслами, воду и выбираться на берег. Возле мертвого секача резвились зубастые рыбы-падальщики.
– Пошли прочь! ― рявкнул Смолл, размахивая руками. Рыбешки взвились в небо. Он выхватил из-за пазухи нож, присел на корточки и, морщась, срубил шесть тоненьких лапок. Завернул их в желтую ткань и перевернул жука. Брюшное мясо секача кислое и сухое, его и насильно мало кто ест, но внутренности – другое дело. Смолл замахнулся было, но передумал и спрятал нож.
В небе над трупом кружили падальщики. Смолл, щурясь, поглядел на них, затем ― на жука и, поджав губы, мотнул головой. Он не даст рыбам терзать тельце секача. Смолл ухватился за выемку в панцире и потащил насекомое к воде. Кровавые обрубки облепила надоедливая мошкара. Пару раз Смолла неприятно укусили за шею, но он не обратил внимания. Ему словно нужно было заделать в плотине дырку, из-за которой на долину вот-вот может обрушиться потоп.
Жук отказывался тонуть. Сколько Смолл не давил на него, сколько не садился на него верхом ― секач непременно всплывал. Над водой щелкали заостренными зубами красноглазые падальщики. Смолл не собирался им уступать. Он решил, что если проделает отверстие в светлом брюхе, то жук наполнится водой и пойдет ко дну, и бросился к берегу за ножом.
Но тут второй раз протрубили в рог. Смолл вскинул голову. Небо затесняли взявшиеся будто бы из ниоткуда густые облака. Солнце, так и не успевшее спрятаться за горизонтом, скрылось за молочной завесой.
Над Туманной Долиной повисли сумерки.
Терять время еще ― значит пропасть.
Смолл через плечо глянул на жука, чье почковидное тело, подгоняемое ветром, неслось к центру озера. «Падальщики все-таки получат свое», ― подумал Смолл и прошептал:
– Прости, ― после чего вылетел на берег, схватил вещи и, задыхаясь, помчался по узкой тропинке домой.
В сапогах чавкало. Уставшие ноги едва отрывались от земли. Смолл по привычке сворачивал в правильном месте: сил не осталось думать. Он одновременно нарушал три главных правила охотника. Ступал не с пятки на носок, а полной стопой; дышал не тихо носом, а громко ртом; не прислушивался, не принюхивался, не смотрел в оба, а просто гнал, что позволяют бедра. Попадись ему сейчас на пути секач, или муравей, или дымчатый змей ― легче добычи для дичи и не придумаешь.
Сумрак сгущался. Смолл макушкой чувствовал, как опускаются густые облака. Его подгоняла мысль, что если он не успеет вернуться домой, станет очередным пропавшим.
Впереди
