говорила, что каталась здесь? – спросил Зверев Олечку, когда вся компания, нагруженная съестным и горячительным, спускалась по травяным лбам высоких откосов к ждущей пикника реке Оке.
– Ничего, – ответила Олечка, остановившись и сквозь огромную лесную прореху посмотрев на покатый одинокий холм, словно зеленый фурункул, вздувшийся на мокром месте там, вдали, возле речной излучины, – для новичков самое то. Подъемник – по десять копеек с ботинка. Только работает через раз. Можно и не угадать.
Катц тоже с приятной лесной высоты посмотрел на шляпу фокусника, накрывшую однажды древний город. Действительно, зеленая. От времени потерявшая и вид, и форму. Труба подъемника торчала на верхушке черным, криво насаженным гвоздем, и Боре даже показалось, что он видит круглые дыры отверстий в шляпке-колесе. No need to combine flywheel with vacuum containers…
Это была судьбоносная проверка остроты зрения, потому что все на берегу Оки, на сером одеяле, расстеленном у серой воды, все шло не так, начиная с особой пахучей местной водки и кончая мягкой, как собачий кал, сосиской из консервной банки. Роскошный провиант из профессорского спецпайка кишки не принимали, а водка из пустого желудка, наоборот, немедленно поступала в голову. Боря тяжелел и суровел на глазах. И разговор вокруг шел о каких-то тяжелых, неприятных и непонятных Боре предметах, пусть даже и без употребления кратких слов на буквы п, х или б, но только никакой возможности он не видел внезапно и к месту вставить что-нибудь воздушное в беседу, разговор, томительное, удивительное, понятное одной лишь только Олечке, ну например:
– А знаете, вообще-то, each shroud is out of touch with a flywheel, и потому, честное слово, Олечка, no need, давно хотел сказать вам, правда, почему вы не верите, no need, честное слово, to combine flywheel with vacuum containers… хотите, хотите, дойдем вдвоем до места и я… я вам покажу это… вы убедитесь…
Ничего. Ничего. Лишь тягостное бу-бу-бу между тостами и вслед за ним очередной свинцовый шарик водки по пищеводу в темноту. И вдруг в нечленораздельной каше общей шипящей и свистящей речи возникли ясные, человеческие и совершенно точно Олей Прохоровой произнесенные слова:
– Это цветы!
– Откуда? В сентябре? Сама подумай, – в очистившемся вдруг от звуковой парши пространстве возник гнусавый и непрошенный спорщик номер один, Сергей Зверев. – Чушь стопроцентная. Игра света.
– Купавка! – еще решительней сказала Оля.
– Купальщица? Троллеус юропеус? Ха-ха, – для священной битвы ради истины немедленно мир заключил со своим вечным оппонентом неисправимый спорщик номер два, Олег Росляков. – Купальщица, к твоему сведению, цветет с мая по июнь. У кого мать главный цветовод Новых Черемушек? У меня, конечно. Так что сдавайся. Это так живописно осколки от бутылки разметало.
– Она. Она самая, – упрямо повторяла Оля.
Борек поднял помойное ведро головы и посмотрел, как все, на тот, казавшийся близким берег реки. Странная россыпь желтого, даже рыжего, действительно, как будто бы пыталась укрыться в плотной траве невысокого обрывистого склона над
