как учитель не шелохнулся, только живот ходил вверх-вниз с каждым вдохом.
Она не подозревала, что была до такой степени не в форме, и это откровение почему-то наполняло ее странной радостью.
Боль в мышцах была удивительным напоминанием: «У меня есть тело! Оно работает! Я это чувствую! Я себя чувствую! Я есть!» И хотелось смеяться, смеяться, смеяться.
К тому времени, как дошли до финальной релаксации («Поза трупа», то еще название), Тамара растянулась на коврике с чувством, что отдала себя без остатка, что из нее вынули даже то, о существовании чего она не подозревала, все разложили и поменяли местами, и она даже пальцем пошевелить не может, не то что что-то обратно собрать. Глаза закрылись сами собой, и она «провалилась» или, наоборот, поднялась куда-то вверх, где не было мыслей, а были только солнечные блики на воде и шершавый голос учителя, говорившего непонятные тягучие слова. Хотелось остаться здесь навечно.
К ее удивлению, когда релаксация закончилась, она почувствовала мощный прилив бодрости. Усталость, от которой все тело налилось тяжестью, растворилась без следа. Мышцы вибрировали под кожей, как будто по ним пробегал электрический импульс, побуждавший вскочить на ноги и куда-то пойти, нет, даже не пойти – помчаться, влезть на гору или танцевать канкан. Очень хотелось есть, она вспомнила вдруг, как давно не ела горячей, свежеприготовленной еды. Голова была ясная, и… О.
Она ни разу не вспомнила о Паше. За два часа практики она ни разу о нем не подумала. И не только о нем. Она не помнила, чтобы думала вообще о чем-нибудь, кроме позиции тела и сколько еще сможет в ней выдержать. Она не помнила, что она несчастная девочка из России, у которой тараканы в номере, и муж погиб, и коллеги не воспринимают серьезно, у которой в квартире умирают растения и которая идет по жизни как тень, как будто жизнь ее больше не касается.
Она не понимала, что происходило с ней эти два часа, но одно было точно: она была жива. Эти два часа она была, вне всяких сомнений, полностью, на сто двадцать процентов – жива.
Каждое ощущение, каждый запах, вид и звук, каждое прикосновение было реальным, как никогда раньше. Как будто до этих двух часов она никогда не чувствовала запаха цветов или дождя, не слышала пения птиц или голосов людей, как будто ее ладони никогда по-настоящему ни к чему не прикасались. Так, наверное, чувствует себя новорожденный, только, в отличие от новорожденного, она не испытывает страха – только радостное удивление от каждого открытия. Даже с Пашей – как же так? – даже с Пашей она никогда не чувствовала себя настолько живой. Что за магия здесь происходила? Что за волшебство?
Соседка по коврику улыбнулась ей, откидывая со лба прилипшую челку.
– Хороший класс, да? – сказала она по-английски с сильным немецким акцентом. – Условия здесь, конечно, ужасные, но к Мастеру Биту в ретриты такая очередь, что к нему хоть в джунгли, хоть куда поедешь.
– Он такой известный учитель? – с любопытством спросила Тамара.
