Как таковой, реальной и неотвратимой – её, боли, не существовало. Источник всех страданий скрывался где-то в голове.
Однажды я уже задумывался о том, каким бы замечательным я мог прослыть хирургом и, по совместительству, анестезиологом. Мне не нужно было болеутоляющее, рентген. Сосредоточившись на нестройном хоре поющих о себе тканей в поврежденном бедре, я перемкнул все разорванные и кровоточащие сосуды.
Те же самые действия произвел и в правой руке. Впрочем, там уже наличествовал отек. С минуту рассматривая свой мозг, я так и не понял, где зарождалось болевое ощущение. Недолго думая, я попросту пресек несущиеся по магистральным нервам руки и ноги сигналы от ноцицепторов[3].
Словно яркое полуденное солнце, от которого не было возможности скрыть свои глаза, наконец, внезапно скрылось за плотной дождевой тучей. Лицо расслабилось, а тело непринужденно растеклось по креслу. Пальцы снова свободно шевелились, но, поелозив ими друг о друга, я не почувствовал ровно ничего. Точь-в-точь то самое состояние, когда наглухо отлежишь руку во сне. Дело в том, что болевые и тактильные сигналы используют одинаковый канал для передачи данных, собственно, поэтому мы интуитивно натираем ушибленное место, дабы интенсивностью тактильных ощущений вытеснить с нейронного шоссе болевой импульс.
Неловко поднявшись, я осторожно оперся на онемевшую ногу. Она послушно сгибалась, мышцы без колебаний сокращались, но при всем этом она была словно из ваты. Как будто чужой, не мне принадлежавшей. Болевые сигналы из поврежденных мест шли беспрерывно, отчего акцент моего внимания должен был неусыпно находиться там, не позволяя тем приблизиться к спинному мозгу. Но, в принципе, это не было настолько уж обременительным. Не сложнее, чем зажмурить один глаз и постоянно держать его закрытым.
Осторожно спустившись вниз, я мимоходом заглянул в ванную, чтобы осмотреться, умыться, в общем, наспех привести себя в порядок – не хотелось по пути домой быть перехваченным полицейскими.
Из зеркала на меня уставилось хмурое, в кровавых разводах лицо с перебитым носом. Стоило его только увидеть, как боль в поврежденном хряще тут же напомнила о себе. И этот сигнал, конечно, тоже можно было пресечь, вот только здесь он уже несся по черепно-мозговому нерву, в основе которого лежало гораздо больше функций, чем в спинномозговом. Если там у меня просто онемели части тела, то здесь вообще может перекосить лицо или, того хуже, нарушатся дыхательные рефлексы, точно я не знал. Лучше потерплю.
Включив воду, я бережно стал отмывать лицо, то и дело порыкивая от неосторожных прикосновений к сломанному носу. Ополоснул шевелюру. Оттер следы кровавых ссадин на костяшках кулака. Наскоро прошелся смоченным полотенцем по простреленному бедру.
Глянув на себя в зеркало еще раз, я испытал угрюмое удовлетворение. Ссутулившаяся фигура, но плечи широки. Руки длинные, натруженные, а пальцы цепкие и узловатые, под ногтями запеклась
Ноцицепция –
