Вялкин.
– Извини, но хорошенькая – не то слово. Мы же не можем сказать об иконе, что она хорошенькая.
– Ну ты сказанул. Икона… Одноклассница с иконы? Хм. Но я понимаю, понимаю. А фотка есть?
Фотки не было и, как только мой друг и учитель с большой буквы спросил, я понял, что фотка бы очень мне помогла. Было бы у меня такое окошко, чтобы смотреть на нее. О своих попытках нарисовать Кохановскую я промолчал.
Вялкин повернулся на каблуках на самой середине мастерской.
– Любовь… Любовь ведь – это свыше. Так что считай, что у тебя, тэсэзэть… благодать. Из этого такие можно ростки вырастить, такие уникальные образы… Так что поздравляю, брат, поздравляю… – он немного ерничал, но только потому, что стеснялся говорить патетически. – Если я имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание, но не имею любви – я ничто. Слышал такое?
– Не слышал, – голос не повиновался мне.
– Так что повезло тебе, очень повезло. И вот еще что, – (тут я перестал дышать, ожидая тайного наставления). – Сексуальная грамотность не повредит-с. Мда… Почитай что-нибудь в этом направлении.
– ?..
– «Камасутру» бы неплохо, но только где ее достать… Начни с Мопассана, что ли…
– Только никому не говори!
– Да кому мне сказать? – усмехнулся Вялкин.
– Не потому что некому, а даже если бы было кому…
– Кому это надо? Ладно, можешь не беспокоиться. Тайна… – опять усмешка.
Как это «кому надо?» Даже странно. Любовь – всемирное событие… Значит, всем интересно. Я попрощался с Вялкиным, чувствуя, что получил благословение. Хотя поговорили мы мало. А хотелось говорить постоянно, рассказывать про ее смех, про нашу прогулку, про записки, про ее окно, про то, что будет дальше…
18
Маша позвонила мне вечером.
– Да знаю, знаю… – перебила она меня. – Я желаю тебе только хорошего. Хочешь совет?
– Какой совет?
Странно было, что Вольтова позвонила. Хотела ли она показать, что ее совсем никак не задело мое сближение с Леной, или ей было интересно, насколько серьезны мои чувства? Может, она решила, что это неожиданное продолжение той, старой игры?
– Ты вот что… Знаешь, не торопи ее, – сказала Маша, помолчав.
– А разве…
– С девушками нужно нежнее. Тут чуткость нужна, тонкость… Понимаешь?
– Понимаю, – ответил я, хотя ничего не понял.
Она говорила сейчас не обо мне и не о Лене, а о себе. О чем-то, чего я не знал. Наверное, Вольтова ждала каких-то расспросов, но именно с ней разговаривать стало неудобно. Мои излияния о любви не могли ее порадовать, ее секреты могли привести к Андрею Плеченкову, поэтому, положив трубку, я почувствовал облегчение. А еще – на долю мгновения – запах ее волос. Или показалось?..
Нет, не показалось. Маша Вольтова помимо желания оказалась впутана в паутинки моей судьбы.
