на ней изображено все: горы, долины, реки, озера, леса, дороги и важнейшие города. Границу создавала линия стальных мечей и щитов, символ довольно явственный, но почти кичеватый на фоне богатства, которое он стерег. Поскольку за этой линией реки и озера были выложены изумрудами и сапфирами, леса произрастали из высоких, в дюйм, вручную сделанных деревьев с серебряными стволами и кронами из жадеитовой крошки. Миниатюрные города гордо возносили свои башни с куполами из рубинов и топазов, имперские дороги – ленты аметистов, агатов и гранатов – проскакивали над изумрудными реками мостами из чистого золота. А посредине всего этого – Меекхан, этот Меекхан, Сердце Империи, Град Городов, сверкал единственной башней, увенчанной алмазом в сто семнадцать каратов, названным Слезой Матери.
Поговаривали, что стоимость этой игрушки превышала трехлетний доход имперской казны, причем в годы расцвета Империи. Рассказывали, что Безумие Эмбрела, вися на стене в императорском зале приемов, производило такое впечатление на чужеземные делегации, что оказывалось важнее, чем десять полков пехоты. Варварские эмиссары, видя эту нарочитую демонстрацию невероятного для них богатства и силы, сгибали выи ниже и начинали относиться к сидящему перед ними владыке как к полубогу. В тени барельефа появлялись договоры, еще сильнее укреплявшие мощь Империи.
Во время войн с се-кохландийцами барельеф исчез со стены, смененный картинами, изображавшими славу меекханского оружия. Официально его отдали на обновление и чистку. Лишь немногие знали, что Безумие обобрали от всего великолепия, выкорчевали пущи с деревьями с серебряными стволами, от изумрудных рек остались лишь неглубокие шрамы в мраморе, золотые мосты переплавили на монеты, а рубины, аметисты, топазы и прочие камни продали. За полученные таким-то образом деньги выставили Первую Конную, и осталось еще, чтобы нанять, заплатив драгоценностями, тысячи варваров из Малых степей. Якобы лишь Слеза Матери и уцелела, спрятанная в безопасном месте, причем только потому, что на нее не сумели найти покупателя.
Этот некогда считавшийся проявлением безумия и гордыни предка императора памятник сделался последней надеждой Империи во времена се-кохландийского нашествия. А были это времена, когда в сокровищнице с пола срывали мраморные плиты, чтобы продать и их.
И теперь Гентрелл видел перед собой образ Империи, ободранной от богатств. Каменные плиты лежали бесстыдно в своей наготе. Сорок девять фрагментов мрамора, уложенных определенным образом, создавали общую картину. Кремневые горы, Манелавы и Довсы в центре, Большой и Малый хребты Ансар Киррех на севере, горы Крика и Анаары на юге. Риски на камне от рек, дыры на местах городов, бесчисленные оспины там, где некогда вставали жадеитово-серебристые леса. И лишь череда запыленных, порой изогнутых и сломанных мечей и щитов на границах осталась на своем месте.
Перед глазами Крысы была аллегория разрушенной войной державы.
– На самом деле, – голос императора донесся до него словно издалека, –
