style="font-size:15px;"> – Может, и волки.
– Какой же тут город Циолковского? Завез меня в свою монашескую пустынь.
– Не вводи себя в грех сомнения. Пошли на остановку. Сейчас автобус пойдет. С этой станции до города еще добрых десять километров.
Мела мягкая, словно из сахарной ваты, пурга. В добитом до дыр автобусе посвистывал ветерок. В этом темном шарабане они были одни, не считая водителя за перегородкой. В желтом свете фар каруселили снежинки. В долгополой рясе Скифу сделалось тепло и уютно, и он не заметил, как его убаюкала дорога.
Прошла ровно неделя, как они отплыли на украинском судне из Белграда вниз по Дунаю. Пять дней кошмарной дремы в трюме, когда и в сон морит, а не заснешь из-за духоты и тесноты. Два дня с вокзала на вокзал, где тоже глаз не сомкнуть…
Проснулся Скиф, когда автобус стало швырять из стороны в сторону на занесенных сугробами городских улицах. Потом был путь по извилистой тропинке за покосившимися темными заборами, потом бревенчатая избушка, вросшая в землю, и русская печка с потрескивающими березовыми поленьями. Где-то в углу возились и попискивали мыши или крысы. Домашние, безобидные. Не те вечно голодные волосатые твари из танкерного трюма. Нет более чуткой твари, чем крыса. Всю жизнь настороже, сколько небось за все время ей приходится инфарктов перенести? Никто и никогда не застанет крысу врасплох. Но стоит ее приручить добром и если она приживется среди добрых людей, то тогда уже не отыщется на свете более беспечного создания. Среди своих она спит крепким сном праведника на спине кверху брюхом, вольно раскинув по сторонам все четыре лапы и беззащитный хвост. За него спящую крысу можно смело таскать, переворачивать ее с боку на бок – не проснется.
Скиф первый раз за последние десять лет не умом, а каким-то неведомым чувством проникся ощущением того, что он среди своих. В жарко натопленной избе он проспал почти сутки, и его никто не будил.
Последний раз он спал вот так спокойно больше двадцати лет назад, да еще с гаком. Скифу тридцать восемь лет, если можно верить человеку без документов, а тогда было четырнадцать, когда он увидел свой первый странный сон. Тогда еще не было Скифа – Скворцова Игоря Федоровича, а был восьмиклассник Игорек со смешной фамилией Вовк. Смешной потому, что он сам был похож на взъерошенного волчонка с недоверчивым взглядом. И была квартира на первом этаже с окнами в палисадник с высокими мальвами. Были еще живы мать, отец, сестра и брат, даже бабушка была тогда еще жива. И все умещались в одной четырехкомнатной квартире.
Скиф из детства не помнил ни одного туманного росистого утра. Он мальчишкой был большой любитель поспать, а когда продирал глаза, в высоких тополях напротив окон весело играло южное солнце и вовсю распевали птицы, каждый день будившие его на каникулах. Потом ему ни разу в жизни нигде не довелось чувствовать себя по-домашнему комфортно. В пятизвездочных отелях солдат на постой не ставят, а в дешевых всегда пахнет казармой.
Тот самый первый из всех памятных снов начинался обрывистыми горами. Вот он стоит
