семейного имения, где-то иногда служил, но служба ему быстро надоедала. На просьбы родителей определиться и заняться делами часто отвечал, то ли в шутку, то ли серьезно, что великий ум его не создан для скучных дел… А таких слов, как служба и жалованье, приличный дворянин и знать не должен.
После его отъезда я еще получала открытки со штемпелями разных городов – Рудольф все так же колесил по стране и жил то в одном месте, то в другом – а потом перестал и писать.
Несколько раз я отправляла письма по его старым адресам, пытаясь разыскать дядю, но все мои эпистолы вернулись назад.
Последнюю весточку я получила через месяц после бабушки – событие было громкое, о нем писали в газетах. Соболезнование дядино было корректно, вежливо, и слово в слово взято из официальных посланий, которые обычно направляются в таких случаях. Я понимала, что скорбеть по поводу кончины Ванессы-Терезии дядя Рудольф не будет, и все же мне стало грустно. Казалось, тогда он мог найти для меня другие слова…
Из этого письма я сделала два вывода: что с дядей все в порядке, он живет своей жизнью где-то в приличном месте, куда доходят столичные газеты, и что общаться с нашей семьей даже в моем лице ему не хочется. Что ж, это было его дело, и он имел на то полное право. Потом и я сменила место жительства, покинув Брокхольм и переселившись в домик на окраине провинции, который бабушка заблаговременно приобрела на мое имя.
А теперь, значит, дядя все же захотел встретиться. Или вынужден…
– Где Рудольф? – спросила я.
– Не слишком далеко от Бестама. Это все, что вам пока следует знать. – Эрик перегнулся через стол. – А я бы на вашем месте задал другой вопрос. Не интересуетесь, откуда у него кольцо?
Полумрак в комнате сгущался от наступавших сумерек, и это было кстати – надеюсь, не очень заметно, что у меня снова начинали гореть щеки. Да, я весьма интересовалась это узнать. Но никогда бы не показала чужаку, да еще непонятно с какими намерениями, что происходило в нашей семье и какие дрязги в ней бывали…
Эрик ядовито усмехнулся.
– Что ж, доподлинно мне это неизвестно. Но остальная часть коллекции, и вы это подозреваете, может оказаться в тех же руках.
– Вам нет дела до моих подозрений.
– Справедливо. Вот и оставайтесь при них, – он отомкнул ящик, достал знакомый уже футляр и снова запер ящик на ключ. Положил бархатную коробочку передо мной. – Ваше кольцо, мадам. Будьте так любезны, продемонстрируйте вживую свойства этой знаменитой бижутерии. Меня уверяли, что печатка светится, когда перстень надевает настоящий Вандервельт, потомок того самого, первого… Это правда? Тогда можно сократить расходы на свечи, а то воск дорожает, как Шаванн сетовал. В некоторых, гм… семейных ситуациях любая экономия может оказаться кстати. – С галантным сарказмом закончил он.
– Вы просто свинья, сударь, и это все, что я имею вам сказать.
Эрик
