ложкой жидкость с краешку кастрюли, попробовал, причмокнув радостно, и завершил речь радостным восклицанием:
– …Но всё же вкусна необыкновенно! Присутствие натуральных продуктов в сей кастрюле помогло чуду свершиться, и при минимальных затратах бедный сумасшедший учёный сможет, пожалуй, предложить своему гостю вполне приличную похлёбку, которую я, понятно, лишь в силу природной кулинарной скромности именую «бурдой». Кстати, тарелки у вас с собой, конечно, нет?
Гость пожал плечами. И вздохнул.
– Так я и знал! – воскликнул старик. – Люди совершенно разучились бродяжничать! Когда я покинул свой дом, то, помимо флеш-карт с записями, прихватил ещё и кружку, чашку, две пластиковых тарелки, складной ножик и деревянную вилку, которую когда-то на досуге сам вырезал из вишнёвого поленца. Сначала хотел вырезать две вилки, но уж больно много дерева ушло в расход… Да, и ложку! Чудесную алюминиевую ложку тоже взял с собой. Она, кстати, до сих пор цела. А у вас, молодой человек, и ложки с собой наверняка нет! Я прав?
Гость виновато опустил голову.
Старик великодушно махнул рукой.
– И ладно! В конце концов, превратности бродяжьей судьбы учат не только мудрости и смирению, но и отказу от совершенно излишней при таком образе жизни брезгливости. Будем с аппетитом хлебать бурду одной ложкой из одной кастрюли. Потому что взятые мной когда-то из покинутого дома тарелки слишком мелкие и для супа совершенно не годятся. Сам-то я ем прямо из кастрюли, которую когда-то нашёл в покинутом доме на краю Рублёвской пустоши… Да!
Он подвинул гостю табуретку.
– Вместо стола, как видите, вот эта деревянная коробка… Так что устраивайся сам, в меру изобретательности. А я стоя… При моём росте это не проблема.
Гость благодарно промычал что-то невнятное в ответ. После чего попытался пристроиться на табуретке, бывшей одновременно косолапой (ножки её были нерадивым столяром развёрнуты под совершенно неподобающими табуреточным ножкам углами) и колченогой (ибо ножки, к прочему, были ещё и разной длины, что при отсутствии весовых нагрузок было практически незаметно, но при наличии таковых – заметно весьма).
Пару раз чуть не упал на пол, едва не утратив равновесие в битве с непокорной мебелью.
Но потом всё же устроился. И замер в полной неподвижности, глядя прямо перед собой на сбитую из едва оструганных досок стену барака, на которой в полном беспорядке и нарочитой бессистемности развешаны были закреплённые ржавыми канцелярскими кнопками и гнутыми из медной проволоки крючками семейные, посеревшие от многослойной пыли фотографии.
– Семьёй моей любуешься? – осведомился старик.
Черпнул ложной суп и, сделав глоток, передал её, обгрызенной ручкой вперёд, гостю.
Тот промолчал в ответ. И даже не кивнул в знак согласия, хотя смотрел явно на фотографии, а не на что-нибудь ещё.
Впрочем, на что ещё можно было смотреть?
Иных украшений на стене не было, если,
