на Москву. В нашу дивизию добавляют еще пехоты – каких-то сибиряков, – и тремя эшелонами, со станции Издешково, через Вязьму и Калугу, на Курск. А чего? Потому что немец двинул большинством уже на Николаев, на Одессу, на Херсон, на Днепропетровск, на Киев и после этого на Курск, на Рыльск. Нас в Курске высаживают ночью и говорят, что 70 километров пешим надо. Дали еще немного вооружения – и на оборону Рыльска, Курска. На Курск когда шли, там была маленькая речка, через которую тоже надо было вплавь. Нам дали пулемет «максим» дополнительно, и мы всё на спине: «тело», «коляску» – таким путем. Немец вооружен хорошо и полностью, а у нас вооружение не очень большое: артиллерия разве что 45-мм и 76-мм – частично. Постепенно мы отступали, сдавали Курск – это дело уже шло осенью. Я с пулеметом поддерживал пехоту: немец когда двинул, так я должен своим пулеметом по немцу – чтоб могла пехота пройти. Курск сдали, уже за Курск двинули километров 30.
– Первый бой помните?
Первый бой был еще там, под Курском.
– Расскажете?
Ну так что там рассказывать: тикать надо было, потому что немец вооружен полностью, а мы слабые были… Сдали Курск, километров 30 от Курска отошли, до Кшени, – и зима. Мы заняли оборону, и немец уже тоже не мог наступать дальше – тоже занял оборону.
– За что вам медаль «За отвагу» дали?
Это когда мы с Курска отступали, и возле Щигров (станция такая – Щигры) бои у нас были. Там речечка, а через речку мост с железной дорогой. И через этот мост должен был переправиться бронепоезд, а потом эту железную дорогу взорвать. Вот здесь немец наступал с Курска на Щигры (показывает по карте), а я своим станковым пулеметом занял оборону: у нас была пулемётная рота. Держали этот мост двое-трое суток, пока бронепоезд не прошел. А после, когда поезд прошел, то мы тоже дали деру, и на Кшень. Эта Кшень – маленькое село: с одной стороны села мы, а с другой – немец, и таким путем бои. Там и наших легло, и их. А потом дали нам три танка, тридцатьчетверки, и сказали: «Ну теперь, хлопцы, давайте в наступление». Они с пехотой начали наступать, я пулеметами поддерживаю. А у немца танки не могли двигаться. И наши танки их многих помяли. Мы продолжали наступать, и под Глуховым 10 января меня в ногу ранило: вот здесь, на этой ноге, где сейчас протез (засучивает левую штанину до колена, показывая деревянную культю). Как будто бы назначено было (смеется). Где-то мина немецкая разорвалась, осколок пролетел: бах! И попал не в кость, попал в мякоть. Ну, кровь потекла и все, там уже санитар… В Воронеже в госпитале лежал три месяца. Выписали меня уже в марте 42-го. А тогда был такой период, что тех, кто воевал и был ранен, после выписки направляли в те части, в каких они воевали. Приехал я в комендатуру, со мной еще два человека, а нам говорят: «Ваша часть в Ростов уехала». Немец сначала Ростов взял, а потом наши его выбили и на 60 километров отбросили. Приезжаем в Ростов, в свой полк, в пехоту, и опять нас направляют на оборону.
– В рукопашную ходили?
Нет, в рукопашную нет, потому что приходилось
