мое имя. Имелось условие, что я получу к нему доступ по достижении восемнадцати лет, но мне уже девятнадцать. – Я вновь подтолкнула свои бумаги к клерку. – Вам требуется только мое согласие.
Клерк поерзал в кожаном кресле, выражение отеческой заботы не покидало его лицо.
– Заверяю вас, все уладится, как только мы переговорим с вашим отцом.
Я так стиснула зубы, что они едва не спаялись.
– Я хочу снять…
– Весьма сожалею, юная леди.
Я разглядывала цепочку его карманных часов, его пухлые руки и жидкие волосы, сквозь которые просвечивала плешь. А он уже не смотрел на меня, но, взявшись за ведомость, опять принялся вписывать и вычеркивать цифры.
Конечно, я поступила по-детски, когда, перегнувшись через стол, выхватила у него листок и пробежала по нему взглядом. Прежде чем клерк успел возмутиться, я взяла со стола огрызок карандаша, перечеркнула неверные подсчеты и вписала правильные.
– Вы потеряли четверть процента. – Я оттолкнула от себя бумагу. – Потому-то баланс не сходился. Можете проверить на арифмометре. Поскольку в денежных делах мне веры нет.
Улыбка клерка угасла. Я встала, вскинула подбородок максимально высоко и вихрем вылетела на улицу. Мои кровные деньги. Не только доставшиеся по наследству, но и честно заработанные. Однако без чужого позволения я не могу получить ни гроша. От такой несправедливости я скрежетала зубами, но не сказать, что сильно удивилась.
На всякий случай у меня был запасной план.
Финн покосился на меня, когда я плюхнулась на сиденье и хлопнула дверцей, защемив половину своей юбки.
– Вы меня извините, но вид у вас слегка непрезентабельный, – сказала я, вновь открыв дверцу и подобрав подол. – Вы вправду неряха, мистер Килгор, или просто не любите бриться?
Он закрыл потрепанную книжку, которую читал.
– Понемногу того и другого.
– Ладно. Мне нужен ломбард. Такой, где девушку не станут изводить вопросами об ее закладе.
Секунду подумав, Килгор отъехал от тротуара.
Моя американская бабушка оставила мне деньги на счете. У моей французской бабушки было великолепное жемчужное ожерелье в две нитки, которые перед смертью она разделила. «Одно колье малышке Шарлотте, а другое красавице Розе! Я хотела поделить ожерелье между дочерьми, но обе ваши маменьки сделали губы куриной жопкой, – сказала она со своей обычной прямотой, и мы смущенно захихикали. – Так что, душеньки, наденете этот жемчуг на свои свадьбы и вспомните меня».
Я вспоминала ее, ощупывая в сумочке роскошную жемчужную нитку. Слава богу, французская бабушка умерла задолго до того, как над ее любимым Парижем взвилась свастика. Прости меня, бабуля, – мысленно сказала я. – Выбора нет. Распорядиться своими сбережениями не получилось, но я могу распорядиться своим жемчугом. Мать всерьез собиралась после Процедуры потащить меня в Париж, накупить мне новых
