застежку. Я потянула ожерелье к себе. Следующие полчаса мы хмуро препирались, хозяин не уступал, и я начала терять терпение.
– Хорошо, я пойду в другое место, – наконец рявкнула я, но ломбардщик только ухмыльнулся:
– Без документа больше вам никто не даст. Вот будь с вами ваш отец или муж – любой, кто подтвердил бы ваше право на заклад вещицы…
Опять двадцать пять. Нас с отцом разделяла Атлантика, но он все равно держал меня на поводке. Скрывая злость, я отвернулась к окну и неожиданно увидела светловолосую голову Розы, мелькнувшую в толпе прохожих. Через секунду я поняла, что это просто какая-то школьница. Ох, Рози, – печально думала я, провожая девочку взглядом, – ты бросила родных и уехала в Лимож. Как тебе это удалось? Похоже, девушкам вообще все запрещено. Тратить свои деньги, продавать свои вещи и распоряжаться собственной жизнью.
Я собралась с силами для продолжения безнадежного препирательства, но тут вдруг входная дверь распахнулась и женский голос пропел:
– Шарлотта, голубушка, я же просила меня подождать. Ведь знаешь, что мое старое больное сердце не выдержит расставания с п-побрякушками. Я надеялась, ты меня пощадишь.
Я уставилась на Эву Гардинер, лучившуюся улыбкой, словно я была светом ее очей. Она так и осталась в мятом заношенном платье, однако надела чулки и приличные туфли-лодочки, изуродованные руки спрятала в заштопанные лайковые перчатки, а нечесаные волосы укрыла под огромной, некогда модной шляпой с половинкой птичьего пера. К моему несказанному удивлению, выглядела она как леди. Пусть эксцентричная, но леди.
Финн скромно встал в дверях и, скрестив руки на груди, послал мне чуть заметную улыбку.
– Так жалко с ним расставаться, – вздохнула Эва и, погладив мое ожерелье, точно собаку, сдержано улыбнулась ломбардщику: – Знаете, этот тихоокеанский жемчуг мне преподнес мой д-д-дорогой покойный супруг. – Платком она промокнула глаза, и у меня едва не отвисла челюсть. – А изумруд индийский, из Канпура! Эта семейная реликвия досталась мне от любимого дедушки, служившего к-королеве Виктории. Уж он задал жару сипаям, и поделом им, этим черномазым бестиям. – Тон ее стал изысканно аристократическим: – Ну же, сэр, вновь направьте ваш окуляр на эту прелесть, и, я уверена, вы отринете всякие нелепые измышления о стеклянной подделке. Назовите подлинную цену, милейший.
Надменный взгляд, тщательно заштопанные перчатки, покачивающийся огрызок пера – облик английской леди, переживающей трудные времена и вынужденной заложить свои драгоценности.
– Нет ли, мадам, какой-нибудь квитанции, подтверждающей…
– Да-да, она у меня здесь. – Стеклянная витрина задребезжала, когда Эва шваркнула на нее громадную дамскую сумку. – Вот… нет, не то. Подай очки, Шарлотта…
– Они в твоей сумке, бабушка, – подыграла я, немного оправившись от изумления.
– По-моему, они у тебя. Проверь свою сумочку. Нет, постой. Вот она, квитанция. Нет, это чек за китайскую шаль… Где-то она была…
Водопад
