согласился архиепископ, – тер Микаэл был человек достойный, покойный католикос Симеон Ереванци его уважал. Этот юноша получил образование?
– Теперь Багдасар учится в Европе, но по окончании университета собирается вернуться в Карс. Написал Араму, что хотел бы, жениться на армянке, принять сан и открыть в своем приходе школу для армянских мальчиков.
– Желание возвышенное и благородное.
– Мой Арам тоже так считает. О другом муже для Анаит он и слышать не желает. Нам с Эрмине по его рассказам Багдасар тоже нравится, но только ведь не нам решать, а Анаит. Если он не придется ей по нраву, неволить не стану.
Дальше Торос не слушал. Он забыл об Овсепе Аргутяне с его планами возрождения Армянского царства, о русской императрице Екатерине, о войне и о султане, а думал только об Анаит. Ее собираются выдать замуж!
Незаметно для старших, занятых разговором, Торос выскользнул из салона и спустился в сад, где Анаит в это время обычно возилась с цветами. Во время их с Галустом визитов к Джалалу он часто спускался в сад – словно бы хотел немного размять ноги и пройтись. Останавливался возле Анаит, под стук готового выпрыгнуть из груди сердца обменивался с ней парой фраз. Теперь она сидела на корточках, старательно срезая со стебля у корня цветка поразивший его белый налет, но, услышав шаги Тороса, вскинула голову и посмотрела на него снизу-вверх.
– Скажи, ага Торос, у меня сегодня не грязное лицо? Если да, то отвернись поскорей и не смотри – мама сказала, если кто-нибудь из гостей еще раз увидит меня грязной, она запретит мне возиться с розами.
Тон у нее был притворно озабоченным, в глазах прыгали смешинки. Неожиданно она выпрямилась, и оказалась так близко к Торосу, что он растерялся. Щека ее действительно была испачкана землей, пухлые губки вздрагивали, и ему вдруг безумно захотелось их поцеловать.
– У тебя прекрасное лицо, ориорд (барышня, арм.) Анаит, – охрипшим голосом ответил он, – немного грязи делает тебя похожей на богиню земледелия Деметру.
– Из тебя плохой льстец, ага Торос, почему ты не сравниваешь меня с Афродитой?
На миг Анаит сдвинула брови, состроила капризную гримасу и тут же звонко засмеялась, а Торос покраснел, но нашелся:
– Потому что Деметра – покровительница чародеев, а я околдован, – пытаясь под шуткой скрыть смущение, он продекламировал по-персидски: – «Меня пучина унесла. Я пленник племени печалей, но я не заслужил упреков. Я ждал – ты мне протянешь руку, ведь ты бы мне помочь могла»
Строгий этикет того времени позволял в беседе любые фривольности, если они были высказаны языком великих поэтов Востока. Анаит понимала фарси, но ей не приходилось прежде слышать или читать Саади, стихи ее поразили. Она замерла, глядя на Тороса широко открытыми глазами.
– Зачем ты говоришь мне такие слова? Ты ведь не сможешь на мне жениться, я… я слышала,
