прошептала она. – Я думала…
– О чем ты думала, Ник? Я понял, что ты втюрилась в меня, но ты хоть знаешь… – Он глубоко вздохнул, как будто пытался сдержать себя, но не очень-то в этом преуспел. – Ты хоть знаешь, как я казнил себя за то, что позволил подобному случиться?
– Это не твоя вина, – ответила она, снова переводя взгляд на него. – Я одна во всем виновата.
Гейб молчал так долго, что Никки начала опасаться, не потерял ли он дар речи.
– О чем ты думала? – наконец выдавил он.
– Не знаю. Я вообще не планировала делать это, была глупой восемнадцатилетней девчонкой и… – Она оборвала сама себя.
Никки ни за что не признается, что влюбилась тогда. А когда поняла, что он пьян и принял ее за другую, почувствовала такое опустошение, которое сложно выразить словами.
– Слушай. Мне жаль. Поверь. Знаю, то, что я сделала, – неправильно, и сожалею, что у тебя были из-за меня неприятности. Ты невиноват и ничем меня не обидел.
Гейб наконец-то отвел взгляд.
Она передернула плечами.
– Я уже другая.
– Да уж, точно, – пробормотал он, и она понятия не имела, к чему относились его слова.
Никки продолжила:
– Я тут не для того, чтобы создавать тебе проблемы, а ради своих родителей, вот и все. Я проработаю лишь до тех пор, пока мама не сможет вернуться, и больше тебе не придется иметь со мной дело.
Он снова резко повернулся к ней.
– Приятно слышать, потому что мне нужно, чтобы ты поняла одну очень важную вещь.
Она вся обратилась в слух.
– Я не хочу иметь с тобой ничего общего и советую держаться от меня подальше.
Гейб был уже на полпути к тому, чтобы напиться в хлам.
В последнее время это случалось с ним слишком часто, но, опять же, весь его мир взлетел на воздух несколько месяцев назад, а теперь часть его прошлого, которое он хотел бы забыть, готовила внизу ужин для Дева и этой его… невесты.
Он прикончил последние капли сорокалетнего «Макаллана», едва заметив обжигающий глоток, а затем поставил пустой бокал на барную стойку. Люциан предпочитал бурбон, Гейбу же нравилось обжигающее послевкусие, которое оставлял скотч.
Пройдя через жилую часть комнат, он открыл французские двери и вышел на галерею. Рубашка тут же прилипла к телу. Поздний сентябрь, а до сих пор кажется, будто он в одном из кругов ада.
Он слишком жестко разговаривал с Ник.
Маленькая идиотка заслужила это, но, черт побери, он был резок. Потирая грудь, он уставился на расстилающийся пейзаж, на бассейн внизу. Гейб видел, как остекленел ее взгляд, когда он высказал ей все.
И он говорил совершенно серьезно.
Последнее, что ему сейчас нужно, – это Ник, которая станет волочиться за ним и заставит его чувствовать себя героем только потому, что он дышит с ней одним воздухом.
Но, черт побери, ведь он не до конца честен ни с ней, ни с собой.
