ведь отправлять детей назад – погубить их только.
– Мне за Лелей надо отправляться, – говорила она Яге, – первую Берегиню, какая попадется, разбужу и сюда пошлю, она за ними и посмотрит.
Ничего ей Яга не ответила, да и что скажешь, и только кот прямо удивился:
– Смотри, какая у нас Кикимора стала, а все их в легкомыслии обвиняют.
– Должен же кто-то мир спасать, пока богиня любви во мраке тешится.
– Мне придется сочинять былину про Кикимору, которая спасла мира, интересно, смогу ли?
Кот явно набивал себе цену, но ему еще хотелось немного развлечься, потому он и был таким деловым в те минуты.
Яга же, заглянув далеко вперед, думала о том, что все в мире этом странно и не вечно. И это только цветочки, а ягодки еще впереди будут, наверняка.
Скоро к ним в избушку завалился и сам Кащей, он был страшно возмущен, увидев в лесу Лешего, там Кикиморы шныряли, и что-то странное творилось.
– Они что все ополоумели, среди зимы проснуться, – возмущался он, – какие дети и на кой они им сдались?
– А тебе бы все людей морозить, – говорила Яга задумчиво.
– Что хочу, то и ворочу, мое время, мои и дела.
Он хотел отшвырнуть кота, но тот так зашипел, что Кащей что-то пробурчал и снова к Яге повернулся:
– Все, даже коты прямо с цепи сорвались.
– А ты как хотел миром владеть, то ли еще будет.
– Ты не стращай, не стращай.
Кот забрался на печку и стал мурлыкать себе под нос новую былину. И вот что он тогда написал:
Лишенные любви, тепла, участья,
дичали люди лютою зимой.
Уже не веря, ни в тепло, ни в счастье,
детей своих губили, и покой
Не находя, и больше не страдая,
последний мед допили в этот час.
И где-то там, в бессилии, у края,
остались души, и сердца стучат.
Проснулся Леший, средь зимы угрюмый,
услышав этот вой и этот плач.
И ни о чем уже тогда не думал.
И понимал, что быть должно иначе.
И рано пробудились Берегини.
И где-то в чаще развели костры.
И ждали все, пока Кащей покинет
их зимний лес, в бессилии хандры
Все Домовых собрали в час рассвета.
Кикиморы по Пеклу долго шли.
Но где ты, Леля, затерялась, где ты?
Опомнись и останься до поры.
И воплю безрассудному внимания,
объятия разжались в этот час.
– Уже пора мне, там они страдают.
Она молчала, грозный бог молчал.
И как ребенок, зарыдала вьюга.
И черти подхватили этот вой.
И содрогалась в горести округа.
И без любви мир погибал родной.
– Ну что ж, иди, но возвращайся снова,
мой волк тебя отыщет, и вернет.
Ний
