дал ты ему водки?
– Дал… Я ему говорю: дескать, неловко, початая бутылка, как такой бутылкой можно кого-то привечать? А он говорит – неважно, сойдет. Схватил и тут же убежал. И все. Больше я его живым не видел. В затылок подонок и выстрелил. Навылет. Пуля все лицо разворотила, смотреть страшно.
– Это плохо, – сказал бомж и поднялся. – Подожди меня здесь, – сказал он мужичку. – Я быстро. Не уходи.
Бомжара с необычной для него сноровкой поднялся на лестничный пролет, вошел в квартиру, не обращая внимания на Зайцева, осторожно взял с пола бутылку с остатками водки, за самый кончик горлышка взял, чтобы не стереть отпечатков пальцев, если они там сохранились, и снова вышел на площадку.
– Твоя бутылка? – спросил он у мужичка.
Тот поднялся по лестнице, посмотрел, не касаясь бутылки, поднял глаза на бомжа.
– Моя.
– Точно твоя?
– Я же ее откупоривал.
– Старик взял ее у тебя и с ней убежал к себе?
– К себе. А что?
– Ты где живешь?
– Вот здесь, напротив старика.
– Следователь у тебя был?
– Нет, но обещал. Грозился, можно сказать.
– Будет, – ответил бомж и вернулся в квартиру к Зайцеву.
Разложив на столе обнаруженные поздравительные открытки, письма и телеграммы, Зайцев внимательно вчитывался в обратные адреса и раскладывал бумажки по стопкам. Он даже не заметил возвращения бомжа, не заметил, как тот, взяв бутылку за горлышко, куда-то с ней отлучился, а через несколько минут вернулся, положил бутылку точно на то же самое место, где она и лежала.
– Есть улов? – спросил бомж.
– А знаешь, Ваня, есть! – охотно ответил Зайцев.
– Это хорошо. – И бомж замолчал, пристроившись в уголке дивана.
Не совсем обычный образ жизни бомжа выработал в нем странную способность как бы выключаться из общего потока времени. Вот пристроился он на диване, затиснулся в самый угол между подлокотником и спинкой, и замер, кажется, навсегда. Не было ни в его позе, ни во взгляде, ни в выражении лица какой-то нетерпеливости, поспешности, желания куда-то идти и что-то делать. Его попросили прийти – он пришел, его попросили осмотреться – осмотрелся. Ему не задают вопроса – он не лезет ни к кому со своими соображениями. Спросят – ответит. Не спросят – промолчит.
– Совестливый очень, – наконец чуть слышно пробормотал бомж, похоже, для самого себя пробормотал. И только по этим двум словам можно было догадаться, что он не спит, не впал в забытье, что он о чем-то там думает. Впрочем, может быть, просто слова в его сознании, сделавшись как бы бесконтрольными, сами по себе выплывали наружу без всякой связи с происходящим. – Так не бывает, – опять выплыли из бомжа слова. – Этого никто не сможет.
– Чего не сможет? – Зайцев наконец что-то услышал и переспросил, подняв голову от писем и открыток.
– Чтобы все можно было предусмотреть. Комета в пустоте пролетит, и то след остается. Да и пустоты-то не бывает.
Если пространство безвоздушное,
