палаток есть шест. Я могла бы закрепить эту свечку повыше, чтобы она освещала яму, – предложила она.
– Это было бы неплохо.
Корделия прошла к обгорелым останкам лагеря и отыскала алюминиевую стойку от палатки, которую бросила здесь утром. Вернувшись к могиле, она привязала люминофор к шесту стеблями каких-то растений и воткнула его в землю. Круг света стал шире. Вспомнив о своем намерении набрать для Дюбауэра папоротника, Корделия сделала несколько шагов к лесу – и остановилась.
– Вы слышали? – спросила она.
– Что?
Могила была уже по колено, и барраярец немного запыхался. Теперь, после ее вопроса, он перестал копать и насторожился.
– Какой-то шорох со стороны леса.
Он с минуту прислушивался, потом покачал головой и продолжил работу.
– Сколько у нас люминофоров?
– Шесть.
«Так мало! Значит, придется экономить…»
Корделия только собралась спросить, не согласится ли он немного покопать в темноте, когда снова услышала шорох, на этот раз более отчетливый.
– Там и правда кто-то есть.
– Это мы знаем, – буркнул Форкосиган. – Вопрос в том…
В круг света одновременно выбежали три существа. Корделия успела заметить проворные приземистые тела, невероятно большое количество волосатых черных ног, четыре круглых бусинки-глаза и бритвенно-острые желтые клювы, которые щелкали и шипели. Животные были размером с кабана.
Форкосиган отреагировал молниеносно, ударив ближайшего зверя прямо по морде острием лопаты. Второй набросился на тело Роузмонта, вцепился в руку и попытался утащить его в темноту. Корделия схватила свой шест и ткнула ночную тварь между глазами. Клюв со скрежетом перекусил конец алюминиевого шеста, но чудовище, зашипев, отступило.
Тем временем Форкосиган успел достать нож и энергично атаковал третьего зверя, крича и пиная его своими тяжелыми ботинками. Острые роговые челюсти пропахали ему ногу, брызнула кровь – но лезвие вонзилось по рукоятку, и «краб» умчался в лес, вопя и шипя, а за ним – и двое остальных. Воспользовавшись передышкой, Форкосиган вытащил парализатор, застрявший, судя по его приглушенным проклятиям, в слишком глубокой кобуре нейробластера.
– Пушистые крабы, а? – пропела Корделия. – Ох, Стьюбен, шею тебе сверну!
Голос ее предательски задрожал, и она стиснула зубы.
Форкосиган сорвал пучок травы, стер с клинка темную кровь и вернул его в ножны.
– Пожалуй, могилы здесь надо рыть метра в два глубиной, – серьезно проговорил он. – А может, и того больше.
Корделия вздохнула, соглашаясь, и водрузила обратно изрядно укоротившийся шест.
– Как ваша нога?
– Я справлюсь сам. Вы лучше позаботьтесь о вашем мичмане.
Дремавший Дюбауэр проснулся от шума и теперь порывался куда-то ползти. Корделия удержала его, но это вызвало очередной эпилептический припадок. Вскоре он заснул, к ее глубокому
