и Иран) существенно отставали от достаточно вестернизированной к этому моменту России. Однако было бы в корне неверно рассматривать культурные контакты России и Азербайджана тех лет в формате «культурная метрополия и дикая варварская провинция». Дело в том, что, действительно серьёзно уступая своим соседям в плане государственной централизации, Азербайджан, не представляя общности политической, несомненно представлял собой значительную величину в плане культурном. Достаточно отметить, что именно азербайджанский язык являлся в те годы лингва-франка всего Закавказья. М. Ю. Лермонтов в 1837 г. (т. е. спустя многие годы после присоединения Азербайджана к России) писал: «Начал учиться по-татарски, язык, который здесь, и вообще в Азии, необходим, как французский в Европе»[69]. Уже в начале XIX века российские чиновники и интеллектуалы достаточно плотно и часто общались с азербайджанскими учёными, поэтами, литераторами и просто образованными людьми. Как это не удивительно, но в феодальных азербайджанских ханствах, «только вчера» (по историческим меркам) вошедших в состав Российской империи, уже в первой четверти XIX века сформировался значительный слой национальной интеллигенции. Позволим себе привести лишь один маленький, но весьма наглядный пример. Направленный с дипломатической миссией в Иран А. С. Грибоедов изучал персидский язык в Тифлисе – под руководством литератора и переводчика А. Бакиханова[70], а в Петербурге – под руководством азербайджанского учёного и поэта, адъюнкт-профессора Петербургского университета М. Д. Топчибашиева[71]; в доме своего тестя, князя И. А. Чавчавадзе, Грибоедов ознакомился со стихами азербайджанского поэта и политического деятеля XVIII века М. П. Вагифа[72], в одном из писем 1825 г. Грибоедов писал о дружеской беседе с азербайджанским поэтом Мирза-Джан, упоминал певца Алияра и поэта Фазиль-хана[73]. При этом надо учитывать, что Грибоедов прибыл на Кавказ не в качестве досужего туриста, целенаправленно искавшего достопримечательности и коллекционировавшего знакомства с местным культурным бомондом, а дипломата, выполнявшего важную и сложную миссию. То есть все эти знакомства и контакты были подчинены либо логике подготовки к переговорам с иранскими представителями, либо носили случайный характер. Как видим, «совершенно случайно» только один (пусть и выдающийся) российский дипломат позволил нам упомянуть в числе своих контактов целую группу азербайджанских интеллектуалов, из чего можно сделать вывод о достаточно многочисленной азербайджанской интеллигенции даже в первой половине XIX в. Постепенно проникновение в Азербайджан российской культуры привело к своеобразной конвергенции традиционной азербайджанской культуры и новых веяний. Надо отметить, что подобная конвергенция вообще не была чем-то особым и исключительным для азербайджанского общества. Закавказье вообще и Азербайджан в частности издавна находились на перекрёстке исторических дорог и в силу этого являлись
Демиденко Е. «Что за край!..» Неромантический Кавказ в лермонтовской поэтике // Вопросы литературы. 2011. № 3. С. 49.
70
Адыгезалов Г.В. «Литературный Азербайджан». О связах А.С. Грибоедова с Азербайджаном (современный взгляд на проблему) // Научная мысль Кавказа. 2008. № 4. С. 70.
71
Якубова М. А. Еще в начале века. “Горе от ума” А.С. Грибоедова в азербайджанской дореволюционной литературе // Литературный Азербайджан. 1984. № 12.С. 111.
72
Шамилов С. А. “…Дела твои бессмертны…” (А.С. Грибоедов в Азербайджане) // Литературный Азербайджан. 1974. № 6. С. 104–105.
73
Садыхов М. З. А.С. Грибоедов в Азербайджане // Литературный Азербайджан. 1979. № 2. С. 120–121.