и этот проводил взглядом, ступил на крыльцо, почувствовав, как разбивается досада, распахнул дверь и побрёл по мягким ковровым дорожкам. Спокойствием веяло от выкрашенных бледно-голубых стен, от полукруглых абажуров, несущих неоновый свет, от обилия экзотической зелени в кадушках. Трепет благоговения прильнул к сердцу. Как хорошо в этом оазисе тишины и покоя, где никого не интересует – кто ты, что тебя сюда привело, даже твоё имя абсолютно ничего не значит и меняется на прозвище, данное каким-нибудь краснобаем и балагуром, который, казалось, был принадлежностью любого круга людского сообщества. Дом отдыха, дом отдыха – ему как никогда нужен отдых. Молчун, не поднимаясь в свою комнату, прямиком прошествовал в столовую. Что же не так? Почему внутри организма какой-то ленивый зверёк вертится и не даёт насладиться размеренным покоем? Имя этого зверька – эвакуация. По крайней мере, так окрестил его Молчун. Он вошёл в залитую светом столовую, пропитанную головокружительными запахами жареной говядины, сметаны в борще и еле уловимым ароматом свеженарезанных томатов.
– А вот и наш молчальник! – выкрикнул Балагур. – Нехорошо опаздывать.
Молчун выдвинул лёгкий, как перышко, стул и присел за столик. Ложка сама просилась в руки.
– Как погодка нынче? К дождю дело движется? – не унимался Балагур и подмигнул компании сотрапезников, тут же вляпав подходящий к теме погоды анекдот про Ржевского.
Интеллигент хмыкнул, Спортсмен уныло ковырял вилкой мясной биточек с лапшой.
– Ладно, ладно, – Балагур поднял ладони в положении «сдаюсь». – Не растревожишь ваше тёмное царство. Когда я ем, то глух и нем, как Молчун. Помните анекдот: «Хочэт и молчит!»?
За соседним столиком хихикнули женщины – анекдот знали все и, конечно же, от Балагура. Польщённый вниманием, он окунул ложку в борщ, облизнул тяжёлую и добродушную нижнюю губу, как бы договариваясь с ней о приёме пищи. Широкий из-за лысины лоб сразу покрылся глубокими продольными морщинами, крупный мясистый нос вдохнул горячий парок, поднимающийся из тарелки, и блаженно затрепетал. Небрежно выбритые щёки, обрамлённые широкими бакенбардами, надулись, а пушистые сплошные брови поползли вверх, открывая туманно-карие глаза, созданные для впитывания, втягивания, фиксирования любой информации и, может быть поэтому, слегка усталые. Молчун ясно видел такое лицо, встречающее вас за какой-нибудь конторкой ателье «Трикотаж» или «Ремонт обуви», хотя привычка Балагура щёлкать фотоаппаратом направо и налево могла быть и профессиональной. Широкая ладонь с обручальным кольцом на пальце сгребла надломив кусок хлеба. Сейчас он, как всегда, попросит добавки…
– Сестрёнки, а добавочка будет?
– Только для тебя, Боречка, – донеслось из раздатки.
– Всё жрёт и жрёт. И так пузо наел, – фыркнул Спортсмен. – Лопнешь – кто твоих двойняшек воспитывать будет?
– А я тебе, дистрофик ты наш, опекунство передам, – нашёлся
