формами жизни, хоть белковой, хоть механической. Живые мертвецы? Видели, и не раз. Вот что способно повергнуть в шок современного человека? Синяя сумочка к красным туфлям в инстаграме – больше ничего.
Не впал в ступор и кузнец. Лес подходил непосредственно к краю участка, где компактно расположились кузня и баня. Так что появление кого бы то ни было хоть и не являлось неожиданным, но времени на обдумывание ситуации не давало. К тому же еще забор, живописно враскоряку гнивший и шатающийся вокруг, ощутимым препятствием не являлся ни для кого.
Они и вышли, и вошли, и остановились. Два явных механизма неизвестного предназначения и грязный, шкура колтунами и тиной, медведь. Причем один механизм явно имел повреждения, мешавшие двигаться, так что медведь и относительно исправный напарник попросту тащили его, взяв за многочисленные манипуляторы.
– Пусть Гамлета к помосту отнесут, как воина, четыре капитана, – удачно, к месту прокомментировало ситуацию радио.
Неисповедимы пути нейронов человеческого мозга, произвольно летающие в подчерепном пространстве, сталкивающиеся друг с другом и выхватывающие подобные перлы. Но что делать: совокупность необычной ситуации, загадочно вспомненная строка, спектакль по Шекспиру и крепчайший самосад активировали запоминание именно этой фразы.
– Угу, позже отнесем, – сказал Медведь и бросил свою часть механизма на землю, – Мы пришли с миром! И за спиртом.
Кузнецу только и оставалось как посмотреть на самокрутку, морщась от выедающего глаза дыма. Жутко хотелось материться.
***
Дед Михаил говорил спокойно, но чувствовалось, что все внутри у него кипит, а интонации были такими, что обиду не смыть гидравлической жидкостью, или что там у них вместо крови.
– Ведь на минутку отошел, на минутку! Возвращаюсь – самогона нет. Литр! Литр самогона, представляете. Неделю в засидке хотел просидеть, и на тебе, суки. На ходу подметки режут! Чуют они его что ли? Ведь в самый низ… Сам бы захотел – не нашел! Нет, ребята, так с миром за спиртом не ходют!
– Да не хватило бы тебе литра на неделю, – подключились к стенаниям братья Баклушины, коренастые и крепкие как пни деды, которых никто уже друг от друга не отличал.
– Да, ты-то у нас известный трезвенник, Миша, – подключилась бабка Егорша, – и когда долг вернешь, сам ведь гонишь, я знаю, а не возвращаешь? – Егоршей она стала после переписи, до этого была Егоровной. Подросток – активист при переписи ошибся, а там уж повелось.
– За что возвращать-то? – снизил надрыв в голосе дед Михаил, – Я тебе за тот самогон забор поправил.
– Где поправил-то? Вот он лежит, как и лежал.
– Дык лет пятнадцать уже прошло, он постоял, постоял и упал, чего ему вечно стоять что ли?
Медведь деликатным покашливанием прервал начало потока вечных взаимных деревенских претензий и обид.
– Граждане,
