исследования, выражение своего научного убеждения, то, очевидно, оно не должно быть ничем связано, кроме как требованиями, вытекающими из самого существа исследовательской работы. Никакие программы и никакие внешние предписания не могут определить, куда именно приведет ученого внутренняя логика его научной работы. Свобода учения неразрывно связана со свободой преподавания. Студент должен иметь право выбирать те курсы, которые отвечают его научному интересу. Он должен иметь возможность сосредоточиться на отвечающей его интересу группе наук и сочетать ее изучение с теми науками, к которым его приводит индивидуальный характер его научных занятий, а не предписанная извне программа преподавания. Чем определеннее и вместе энциклопедичнее учебный план, тем менее научный характер носит преподавание. Именно индивидуализация, не совпадающая ни со специализацией, ни с энциклопедичностью, отличает университет от специальной школы[6].
Итак, свобода учения, преподавания, индивидуализация… И все же, как справедливо отмечает Н. С. Рыбаков, общество, которое признает эти ценности, ориентирует образование на ка-кой-либо определенный идеал человека. Надо сказать, что установка на формирование образа и стремление к реализации идеала равным образом свидетельствуют о принципиальной незавершенности процесса образования для индивида. Если речь идет об образе Божьем, это значит, что образование есть стремление к абсолюту, которое не может быть завершено. Понятие идеала имеет множество значений, но среди них можно выделить два очевидных, связанных с нашей проблемой: идеал – абстрактная цель и идеал – эталон. Абстрактная цель, вроде земного рая или коммунизма, достижима лишь в пределе, в бесконечности. Эталон же вполне конкретен, имеется в наличии, но он потому и является эталоном, что все прочие объекты соответствующего ряда могут лишь приближаться к нему, не достигая его вполне.
История культуры свидетельствует о наличии вполне конкретных индивидов, которые фактически осуществляли эталонные функции, являя собой тот или иной идеал в персонифицированной форме. Вспомним, к примеру, что Евгений Онегин был одет, "как денди лондонский". Не только он, но и большинство людей его круга подражали вполне конкретному человеку – Дж. Б. Брумелю, основоположнику и идеологу "дендизма". Один из персонажей Ф. М. Достоевского, будучи на военной службе, "корчил Бурцова", то есть, как все русские гусары (и не только гусары) пушкинской эпохи, стремился подражать И. Бурцову, молчаливо признанному идеальным гусаром. Характерно, что где-то "поблизости" от первого денди находился поэт Байрон, а поблизости от первого гусара – Денис Давыдов, но даже они не могли "дотянуться" до объектов всеобщего подражания.
Потенциальная бесконечность процесса образования (как "вперед и вверх", так и "в ширину") не исключает известной определенности, вносимой "объективной реальностью". Общество формирует (и оплачивает) систему образования, которая ведет индивида от одного этапа
См.: Гессен С. И. Основы педагогики. – С. 310–315.
