ОВД. И мне же за правое дело придется отвечать. Придется рассчитываться за поломку инвентаря и оплачивать лечение пострадавших. В голове к месту всплыли Тишкины слова: «Моя милиция (теперь полиция) меня же заберет» и «В г… вступишь, потом долго этим же г. от тебя вонять будет». Я решил повлиять на ситуацию не физически, а морально. Когда с пьяными разговариваешь вежливо, они иногда становятся послушными. Но буфетчица Света меня опередила.
– Гена, забирай своих дружков и идите, пока беды не натворили. Ну, совсем совесть потеряли – у стариков деньги требовать. – Только чувствую я, что критика эта малоэффективна. Тон, обращенный к Геннадию, был немного мягче, чем к Василию. Видимо, этот Гена – местный необузданный головорез, и буфетчица его побаивается.
– Ты, Светик, не встревай, не в твою кассу лезу. Ты, видать, не знаешь, какую пенсию нынче получают такие божьи одуванчики. Слушай, дед, зачем вам такие деньги? Вам ведь сейчас ничего не надо, а на похороны свои вы давно уже накопили. – Мое негодование с каждым мгновением стало нарастать, но, сдерживая себя, решил действовать по намеченному плану, только теперь не сюсюкаться с ними, а высказаться жестко. Как только я встал со своего места, услышал скрежет отодвигаемых стульев за моей спиной. Трое сидящих в дальнем углу были озабочены только одной заветной мыслью – Генка сейчас «расколет» этих одуванчиков и принесет всем пивка. Но когда я поднялся и решительно направился к стойке, они тоже встали и курс направления их был на меня. В них пробудился псовый инстинкт, они мгновенно учуяли исходящее от меня недоброе. Недоброе они чувствуют, а вот понятие справедливости, некогда жившее в их сознании, растворилось в алкоголе. Не вникая в ситуацию, они инстинктивно за своего вожака порвут любого на части. Все присутствующие в зале собрались у стойки и у каждого были свои намерения. Но мои намерения не реализовались. В самый кульминационный пик накала страстей в моей голове опять появился уже знакомый писк. Я даже испугался, что меня парализует и я окажусь самым беспомощным в этом окружении. Однако происходящее далее поразило и восхитило не только меня, но и окружающих. На этот раз Кондратий меня не хватил. Я почувствовал себя джином из сказки про Алладина и волшебную лампу. Я стал марионеткой этой неведомой энергии, которая управляет моей волей. Под его руководством я и двигался, и говорил:
– Так вы, четверо алкашей, замрите! – и действительно эти пьяницы застыли и стали как мраморные статуи. Один из этой четверки остался стоять даже со скорченной рожей, напоминавшей искусно слепленную маску. Смешной сморщенный нос, а из раскрытого рта торчали неприятно-выпяченные гнилые прокуренные зубы. Вероятно, он окоченел в тот момент, когда ему хотелось смачно чихнуть. Откровенно сказать, по натуре я не обделён сердоболием, но, наблюдая такую жалкую сцену, стал сочувствовать этим подлецам. Как они теперь? Неужели так и останутся застывшими? А «разморозить» не в моих силах. За всю историю существования человечество придумало тысячи всевозможных способов наказания и пыток.
