через моделирование поэтической картины мира без слова, с вынесением последнего за скобки, что ведёт к онемеванию мира.
Я слово позабыл, что я хотел сказать.
Ночная ласточка в чертог теней вернётся,
На крыльях срезанных, с прозрачными играть.
В беспамятстве ночная песнь поётся.
Не слышно птиц. Бессмертник не цветёт.
Прозрачны гривы табуна ночного.
В сухой реке пустой челнок плывёт.
Среди кузнечиков беспамятствует слово.
Хотя Артюр Рембо сказал о роли слова в поэтической картине мира в текстах («Пьяный корабль», «О замки, о смена времён», «Гласные»), созданных на несколько десятилетий раньше, чем были созданы произведения О. Мандельштама, проблема прямого или косвенного воздействия поэтики Рембо на поэтику О. Мандельштама пока не находилась в центре специального филологического исследования. Несомненно, что именно Рембо прямо и имплицитно повлиял на других русских поэтов начала XX века, для которых был актуален интерес к бытию слова: А. Ахматову, Н. Гумилёва, К. Бальмонта, В. Хлебникова, В. Маяковского, С. Есенина.
Имплицитные связи поэзии А. Рембо с англоязычной поэзией можно обнаружить у Дэвида Лоуренса. Так, например, в небольшой поэме «Змея» Лоуренс фиксирует внутренний голос интеллекта, разума, образования, отделяя его от остальных содержаний Я лирического героя.
The voice of my education said to me
He must be killed,
For in Sicily the black, black snakes
are innocent, the
Gold are venomous.
And voice in me said, if you were
a man
You would take a stick and break him
now, and finish him off.
But must I confess now I like him,
How glad I was he had come like
a guest? In quiet, to
Drink at my water-trough.
___
Голос моего образования сказал мне
Он должен быть убит,
В Сицилии чёрные, чёрные змеи
безопасны
Золотые – ядовиты.
И голос во мне сказал, если бы ты был
мужчина
Ты взял бы палку и ударил бы его
сейчас, и прикончил бы его.
Но должен я сознаться сейчас
я любовался им,
Сейчас рад ли я был, что он пришёл
словно гость? В спокойствии,
Напиться из моего колодца.
Голос образования, звучащий в сознании лирического героя диктует ему убить змею, которая приползла напиться к его водяному корыту в жаркий сицилийский день. В то же время иной голос – голос интуиции, не оформленный словесно, заставляет принять опасного пришельца из раскалённых недр земли как Другого, кто пришёл в засуху на водопой первым, и в соответствии с великим законом жизни позволить ему напиться. Рождение слова в сознании субъекта у Д. Лоуренса представлено в единстве с актом познания и действия. Вполне очевидна связь текста Д. Лоуренса с известной поэмой его предшественника С. Т. Кольриджа «Сказание о старом мореходе». Неожиданное убийство лирическим героем С. Т. Кольриджа альбатроса ведёт затем к осознанию им
