платьев из люрексовой ткани. Нашла моряков, которые нелегально завозили заветные рулоны, сама сделала лекала и кроила, сама шила, сама продавала. Как ни странно, этот замысловатый бизнес пошел, хоть и не был поначалу прибыльным. Платья тогда продавались по 140-180 рублей (при зарплате 80-120 рублей), то есть очень дорого. Прибыль была 20-30 рублей. Мало кто соблазнялся, но платья так блестели! И, хоть раз неделю или в несколько дней, но находились дамы, жаждущие красоты. Со временем покупателей становилось все больше, такие платья становились модными. Появились и конкуренты. Соответственно больше надо было шить. Вся прибыль уходила на покупку новых рулонов оптом. И поскольку я, как и моя мать, умела шить, она быстро приспособила меня и моего мужа к своему предприятию.
Именно тогда, двадцать пять лет назад, я впервые столкнулась с основами частного предпринимательства: клиенты, затраты, прибыль, рэкет. Я стала учиться продавать и, как ни странно, мне это понравилось. И, хотя покупателей было крайне мало, они все же были. Прошло время, и бизнес моей матери стал процветать. Помню даже безумно красивый богемский сервиз из молочного тонюсенького фарфора – мою первую роскошную вещь. Помню туго закручивающуюся, удушающую меня спираль самого бизнеса – как кольца удава. Больше платьев – меньше времени. Меньше времени – меньше сна, отдыха и развлечений, всё меньше семейного быта. Очень хорошо помню, как в те годы сформировалось четкое разделение на людей, которые очень хотели жить по-старому, когда им кто-то платил зарплату, и людей, которые эту зарплату отвоевывали сами – у рэкета, у налоговой, у немногочисленных покупателей, у бандитов, периодически, устраивавших «чёс» по торговым точкам, у конкурентов. Спекулянты, как их тогда называли, стали авангардом, который исследовал новую экономическую территорию в развалившейся стране, и их за это презирали. Большинство.
Если говорить о жесткости, я помню, как приходилось каждый день подсчитывать расход и приход в кассе и ругаться с реализатором, у которого не сходился дебет с кредитом. Я помню избитого рэкетирами дедка, который продавал капусту и попытался «качать права», потрясая перед двумя обкуренными юнцами боевыми наградами. Помню рынок в Николаевке, куда мы с мужем привезли в воскресный базарный день свои блестящие платья и не продали ни одного, потому что там, в деревне, таких платьев еще не видели. Было тягучее ощущение пустоты и бессмысленности, в которой вязнешь, как в желе. Помню свою маленькую дочь, которая игралась на ковре кусочками люрексовых платьев и ниток, когда я, одурев от напряжения, сидела за швейной машинкой, стараясь подготовить партию к продаже. У меня не было времени с ней играть, и она придумала себе друга, которого назвала «Сика». Он ее и спасал от одиночества, которое детям категорически противопоказано. Жестко? Очень. И еще – трагично. Те годы были похожи на какое-то адское варево, в котором действительно было крайне сложно выжить и не искалечить душу. И они прошли…
Наступило время юридических
