овладело опасение, не болен ли Егор Егорыч или не уехал ли куда, и только уж с подъездом кибитки к крыльцу дома огонек показался в одной задней комнате. Сверстов мгновенно сообразил, что это именно была спальня Егора Егорыча, и мысль, что тот болен, еще более утвердилась в его голове. Не помня себя, он выскочил из кибитки и начал взбираться по знакомой ему лестнице, прошел потом залу, гостиную, диванную посреди совершенного мрака и, никого не встречая, прямо направился к спальне, в которой Егор Егорыч сидел один-одинехонек; при появлении Сверстова он тотчас узнал его и, вскочив с своего кресла, воскликнул. Сверстов тоже воскликнул, и оба бросились друг другу в объятия, и у обоих текли слезы по морщинистым щекам.
– Я приехал с женой!.. – было первое слово Сверстова.
– Знаю, проси!.. Сюда проси! – произнес Егор Егорыч, весь как бы трепетавший от волнения.
Сверстов побежал за женой и только что не на руках внес свою gnadige Frau на лестницу. В дворне тем временем узналось о приезде гостей, и вся горничная прислуга разом набежала в дом. Огонь засветился во всех почти комнатах. Сверстов, представляя жену Егору Егорычу, ничего не сказал, а только указал на нее рукою. Марфин, в свою очередь, поспешил пододвинуть gnadige Frau кресло, на которое она села, будучи весьма довольна такою любезностью хозяина.
– Чаю! – закричал было Егор Егорыч.
– Чаю не надо, а поужинать дайте! – перебил его Сверстов.
– Ужин подавайте! – переменил, вследствие этого, свое приказание Егор Егорыч.
– Ну, что вы, здоровы? – спрашивал Сверстов, смотря с какой-то радостной нежностью на своего учителя.
– Здоров, – отвечал Егор Егорыч не вдруг.
– Духом бодры?
– Нет, не бодр, напротив: уныл!
– Вот это скверно! – заключил Сверстов.
Тут gnadige Frau сочла нужным сказать несколько слов от себя Егору Егорычу, в которых не совсем складно выразила, что хотя она ему очень мало знакома, но приехала с мужем, потому что не расставаться же ей было с ним, и что теперь все ее старания будут направлены на то, чтобы нисколько и ничем не обременить великодушного хозяина и быть для него хоть чем-нибудь полезною.
– Oh, madame, de grace!.. Soyez tranquille; quant a moi, je suis bien heureux de vous posseder chez moi![43] – забормотал уж по-французски Марфин, сконфуженный донельзя щепетильностью gnadige Frau.
– Не ври, жена, не ври! – прикрикнул на ту Сверстов.
Но gnadige Frau, конечно, этого не испугалась и в душе одобряла себя, что на первых же порах она высказала мучившую ее мысль.
– Подано кушанье! – проговорила в дверях старая и толстая женщина, Марья Фаддеевна, бывшая ключницей в доме.
– Ну-с, – сказал Егор Егорыч, вставая и предлагая gnadige Frau руку, чтобы вести ее к столу, чем та окончательно осталась довольною.
За ужином Егор Егорыч по своему обыкновению, а gnadige Frau от усталости – ничего
О, мадам, помилуйте!.. Будьте спокойны; что касается меня, я весьма счастлив видеть вас у себя! (франц.).
