В некоторых случаях этим различием можно пренебречь, но в отдельных случаях без него не обойтись. Между тем мы привыкли к этой двойственности бессознательного, и она не причиняет нам никаких неудобств. Насколько я понимаю, избежать ее мы не в состоянии; различение между сознательным и бессознательным есть лишь вопрос восприятия, на который можно ответить либо «да», либо «нет», а сам акт восприятия не дает нам на этот счет никаких сведений, ибо мы не знаем, на каком основании тот или иной предмет будет или не будет воспринят сознанием. Не стоит сетовать на то, что динамическое в своем проявлении не бывает однозначным, но находит лишь двойственное выражение[36].
В ходе дальнейшей психоаналитической работы выясняется, однако, что и эти различения являются неполными и практически недостаточными. Мы можем теперь доказать эту неполноту. Нами было создано представление об упорядоченной организации психических процессов в рамках одной личности, и эту организацию мы, собственно, и называем «Я». На этом «Я» зафиксировано сознание, «Я» распоряжается способностью к подвижности, под которой мы подразумеваем сброс избыточного возбуждения вовне, в окружающий мир; «Я» – это та душевная инстанция, которая осуществляет во время бодрствования контроль над всеми отдельными процессами в сознании, а ночью осуществляет цензуру сновидений. От этого «Я» исходят и вытеснения, посредством которых известные душевные устремления исключаются из сознания, то есть из всех видов практической деятельности. Эти объекты, удаленные посредством вытеснения, перестают быть доступными для «Я», и задача психоанализа заключается в том, чтобы выявить препятствия, мешающие «Я» иметь дело с вытесненным материалом. В ходе анализа мы наблюдаем, как пациент затрудняется отвечать на некоторые вопросы; он не может ответить, если ответ предполагает сближение «Я» с вытесненным материалом. Тогда мы говорим пациенту, что причиной болезненных симптомов является неосознаваемое им сопротивление и что ему остается только одно: признать, что он является жертвой такого сопротивления, хотя, конечно, ни природа, ни вид этого сопротивления ему неизвестны. Так как это сопротивление, без сомнения, исходит из его «Я», являясь его частью, то и мы оказываемся в весьма затруднительном положении. Мы обнаружили что-то в собственно «Я», причем это что-то не осознается и ведет себя как вытесненный материал, и, для того, чтобы перевести его в сознание, нужен подход совершенно особого рода. Оставаясь в рамках привычных и общепринятых представлений, мы оказываемся среди бесчисленных неопределенностей и трудностей; так, например, будет, если мы захотим свести невроз к конфликту между сознательным и бессознательным. На место этого противопоставления мы должны, на основе нашего понимания структурных отношений внутри психики, ввести иное противопоставление, а именно: между единым связанным «Я» и отщепившимся от него вытесненным материалом[37]
Конец
Ср.: Замечания о понятии бессознательного. Собрание статей, касающихся учения о неврозах, 4-я часть. – Новая волна критики бессознательного заслуживает того, чтобы уделить здесь место ее оценке. Некоторые исследователи, которые не исключают для себя признание существующих психоаналитических фактов, не хотят признавать бессознательное и в помощь себе выдвигают неоспоримый факт, заключающийся в том, что само сознательное – как феномен – характеризуется длинным рядом градаций интенсивности или отчетливости. В то время как существуют события, которые осознаются очень живо, ярко и ощутимо, мы, с другой стороны, переживаем и другие события, которые регистрируются сознанием слабо, едва заметно, а те события, которые отложились в сознании наиболее слабо, психоанализ ошибочно трактует как бессознательное. Они, однако, могут оказаться «в сознании» и будут полностью и живо осознаны, если обратить на них достаточно пристальное внимание.
Поскольку решение в таком связанном с соглашением или чувственным восприятием вопросе зависит от использования подходящих аргументов, здесь надо заметить следующее: указание на шкалу отчетливости осознанного содержит связного и доказательного не больше, чем следующие аналогичные утверждения: существует очень много градаций освещенности – от ярчайшего ослепительного света до тусклого, едва заметного свечения, и, следовательно, темноты не существует. Или: существует множество градаций проявления жизни, а следовательно, смерти не существует. Эти утверждения могут в известной мере иметь смысл, но в практическом отношении они порочны, если мы будем пытаться вывести из них определенные следствия, например: следовательно, не нужно зажигать свет; или: все организмы бессмертны. Продолжая подводить незаметное под осознаваемое, мы не достигнем ничего иного, как разрушения единственной непосредственной и надежной данности, какой вообще только и располагает психическое. Сознание, о котором не знают, представляется мне еще более абсурдным, нежели несознаваемое психическое. В конечном счете такое уподобление незаметного бессознательному пытаются произвести, очевидно, без должного внимания к динамическим отношениям, каковые играют решающую роль для психоаналитической концепции. Дело в том, что здесь упускают из вида два факта: во-первых, тот, что требуется чрезвычайно большое усилие для того, чтобы обратить внимание на такого рода незаметное, а во-вторых, даже если это и удастся сделать, то это до тех пор незаметное не будет распознано сознанием, так как покажется ему полностью чуждым, противоестественным и будет резко отвергнуто им. Отсылка бессознательного к малозаметному и незаметному является лишь отголоском того предрассудка, согласно которому тождество психического и осознанного является раз и навсегда установленной догмой.
См. «По ту сторону принципа удовольствия».
