каждым годом дедовщина слабеет, товарищ лейтенант… – с сожалением сказал он.
– По-твоему, это плохо?
– А что хорошего?
– Когда только пришел, также думал?
– При чем тут, как я думал? Вот этот призыв вообще никто не гонял. Если бы их строили, как нас… Каждый день сладкий стол и все, как положено. Поэтому мы шаристые стали. И у нас никто на лыжи не вставал. А этот призыв не гонял никто. Им ничего не надо. Нас всех с машин поснимали, а сажать некого. Я вот гляжу, из них никто даже не стремится на машину сесть. А я у своего деда выкупал машину.
У забора толкаются и борются даги, громко кричат на своем языке. В вязаных шапках, сверху которых небрежно одеты солдатские ушанки. В ватных штанах, рукавицах и валенках. С намотанными на лице шарфами, видны только черные глаза.
– Товарищ лейтенант, до вас здесь лейтенант Никольский служил на вашей должности. Когда он увольнялся, ему такой чек насчитали, сколько и чего он должен. Это таджик постарался. Вот сейчас вы пришли. Вы машины у таджика приняли. А вы знаете, что он поменял на них потом все? Я увольняюсь скоро, иначе бы не сказал. Но раз он так со мной, то я вам говорю.
Обратно ехали мимо гарнизонной свалки. Задолго до нее вдоль дороги на снегу стали попадаться кучи мусора. А когда предстала сама свалка, я поразился, какое это грандиозное противное зрелище. Только что в степи и в лесу я восхищался простором и красотой природы. Насколько там было чудесно, настолько здесь мерзко. Как загажена и погублена земля. Подъезжает очередной УРАЛ, солдаты лопатами выгребают из кузова консервные банки, цинки, бумаги, тряпки, стекло.
Оглушительный непрерывный вороний грай. Их вспугнули, и они с резким карканьем низко кружатся. Мотоцикл с люлькой стоит у обочины. Хозяйственный военный пенсионер деловито ходит среди наваленных куч мусора, которые выше его. Ковыряет их палкой. Найдя что-нибудь, аккуратно складывает в люльку. Внук бегает рядом, помогает ему.
Проезжая мимо, глядя на все это из окна, я поморщился и невольно вспомнил:
«Да, и такой, моя Россия,
Ты всех краев дороже мне».
На столе под банкой с сахаром третий день лежал разорванный конверт. Отложив книгу, я некоторое время лежал на кровати, тупо глядя в потолок. Потом сел, налил чай, потянулся за сахаром.
В конверте не оказалось начала письма. Был только лист с окончанием:
«… и плачу. Родители твои очень плохо со мной обращаются. При тебе они еще ничего, а когда тебя нет, они меня постоянно обижают. Обычно я закрываюсь в нашей комнате и сижу. Ты все пишешь, что скоро уволишься. Когда это будет, я дождаться не могу.
Хоть бы ты приезжал почаще, а то появляешься раз в месяц. Лучше бы я с тобой жила в вашем Токио. Хоть ты и говоришь, что у вас условия ужасные. Мне кажется, что вместе с тобой мне хоть где было бы лучше, чем здесь. Тут я целый день лежу с книжкой и пью таблетки. Делаю вид, что заболела. Отец твой говорит, что я симулянтка и не хочу работать.
