– и менять ничего не хотела. Её звали Любовь.
Окрейша колотила масло в ручной маслобойке.
– Бабуль, давай я взобью!
– О, явылся внучок, ну сидай ужинать, – проговорила она на донском диалекте, на который переходила время от времени, в основном, будучи хорошем настроении.
Я пристально смотрел на худощавую бабулю в съехавшем за ухо платке и думал, как начать разговор о маме и Елене, и странностях этого места.
Но бабушка опередила меня. Окрейша села напротив, вскинула на меня пронзительные голубые глаза. Налила в две белые кружки молока, открыла блюдо с блинами.
– К тебе пацаны придут или ложиться будем?
– Придут, наверное, ненадолго. Санька-малой кречета нашел возле дома, охота посмотреть.
– Ладно, недолго. Завтра картошку полоть пойдём под гору. Одной уже тяжко мне. Устала я. От всего устала, – вдруг горечью произнесла она.
Я ощутил холод внутри, дурное предчувствие отбило мне аппетит.
– Спасибо, за ужин.
– Вик мой на исходе, Егор, – вдруг проговорила бабушка и зачем-то потушила свет. Только маленькая лампадка горела над иконой.
Окрейша тяжело пошаркала к зеркалу в противоположный угол комнаты.
– Что ты, бабушка! Ты ещё у меня огого! – Я кинулся обнять её, но вдруг она отстранилась.
– Взгляни в зеркало, – тихо сказала она и подняла взгляд.
Я удивлённо посмотрел сначала на неё, а после в зеркало – края его вдруг сильно потемнели, оплыли мутными кругами, лицо же бабушки стало чётким, словно на картине. Лампада еле тлела, потрескивая из противоположного угла неровным пламенем. Мой взгляд остановился на левой щеке бабушки, где темнело родимое пятно, вытянутое в чёткий овал. Сейчас оно проявилось ещё чётче. Окрейша пристально смотрела мне в глаза через зеркальное отражение. И тут пятно на её щеке стало медленно тускнеть, исчезать, словно его стирали невидимым ластиком. Мои глаза расширились, прошиб пот, и вслед за этим я почувствовал жжение на своей левой щеке и увидел, как маленькая коричневая точка медленно проявляется выше скулы коричневым овалом.
Бабушка закрыла глаза, отошла прочь. Без сил легла на кровать.
– Пойди закрой калитку, – тихо сказала она.
– Я закрыл, – сглотнув, выдавил из себя я, держась за горячую щеку.
– В огород пойди.
Я послушно подошёл к двери. Ноги были ватными, голова гудела.
– Ты видишь их? – вдруг спросила она.
Я обернулся.
– Кого бабушка?
– Землестражей, духов Земли с зелёными глазами и уродскими носами.
– Да. Ты же знаешь… Последний раз в детстве было, – ответил я. – Он был с баклажановым носом, этот земле….
– Землестраж или огородный, – перебила она. – Он стёр тебе память о встрече.
Окрейша вздохнула и укрылась лёгким одеялом.
– Его,
