бессильно сотрясать воздух…
Пройдя по вымощенной асфальтом дорожке до поворота налево, сталкер оказался перед одноэтажкой с ветхой треугольной крышей. Над пустым дверным проемом – криво намалеванная черная стена на незаконченном красном фоне и подпись: «Рубеж». Внутри – люки, куб с электрощитом, похожие на цистерны непонятные приспособления, ржавая решетчатая платформа с изъеденными коррозией перилами. Сложно понять, для чего прежде использовалось это помещение. Слишком многое украдено, распилено на металл и благополучно продано. То, что осталось, напоминало скорее покрытые плотным слоем пыли декорации какого-нибудь фантастического фильма, чем вполне реальные производственные механизмы. Чем бы они ни были лет тридцать назад, теперь эти агрегаты способны только на одно: подливать масло в огонь фантазии любителей теорий заговоров и контактов с внеземными цивилизациями.
Стоило Седому покинуть здание – и перед ним выросла очередная постройка, прямо на голых кирпичах которой было выведено «КАЛИЗЕЙ». Местная гладиаторская арена, где в стельку пьяные бродяги кормили друг друга свинцом на потеху публике. Перед ней как раз столпилось человек десять нетрезвого народу, бессвязными воплями празднующего победу своего фаворита – не зря все-таки на него поставили. В нос Седому ударил стойкий запах перегара – вернувшиеся после долгой и опасной вылазки сталкеры редко отказывали себе в удовольствии пропустить бутылочку-другую.
– Се… Седой? – промямлил один из отмечающих – высокий лысый мужчина в чем-то залитом камуфляже. Его левое ухо отсутствовало практически наполовину – метка, оставленная когтями порожденного Зоной монстра. Звали бродягу просто и незатейливо – Рвач. – Ты?
– Я, я, – отмахнулся тот.
А потом…
В мгновение ока подпитая физиономия знакомого бродяги сменилась на добродушное лицо Панаса – крупного торговца, бармена и по совместительству владельца всех развлекательных заведений на Заводище. Застроенная улица вмиг стала душным баром, пропитавшимся специфическим ароматом дешевого алкоголя, еды быстрого приготовления, не стиранной неделями одежды и давно не мытых тел. Не спасали даже два настенных вентилятора, обеспечивавшие приток воздуха с улицы.
Удивительно, но Седой не помнил, как он пришел в «150 рад». Он не помнил, как захмелевшие скитальцы встречали его громкими овациями. Последнее, что отпечаталось в его памяти, – слова бармена:
– А я тебе говорил. Говорил ведь? Не для тебя это.
Сталкер не помнил, как с горечью признал: «Не для всех нас». Не помнил, как заснул на полу бара, прямо в луже собственной рвоты. Не помнил, как рассказал всем о своей жизни на Большой земле, ставшей для него невыносимой мукой. Не помнил, как пытался донести до пьяных коллег, что их всех заманили в Зону, создав иллюзию свободного мира. Иллюзию вседозволенности. Хозяевам нужно, чтобы кто-то собирал для них артефакты, и ради этого они готовы сломать десятки, даже сотни человеческих жизней. Для таких, как
