больше не будет детей.
Прохожие не удостаивали меня даже мимолетным взглядом. Они обходили стороной скамью, на которой я лежала. Может, у них вызывал отвращение исходящий от меня запах, а может, они боялись, что я начну клянчить у них деньги. Однако мне было наплевать на деньги, потому что они не смогли бы ослабить мою боль. Ее могла бы облегчить только классическая музыка, да и то ненадолго. Когда я ее слушала, я пребывала в гармонии со своей собственной вечностью. Поэтому в свои предыдущие три жизни я училась играть на скрипке, пока не стала в этом – самом абсурдном из всех – столетии владеть им мастерски. В свои лучшие времена я была первой скрипкой в симфоническом оркестре польского радио, а во время Второй мировой войны – в различных кафе в гетто города Лодзь и затем в концлагере. Там я каждый божий день проклинала судьбу за то, что в этой жизни моя бабушка оказалась еврейкой. Изнемогая от голода и с трудом перебирая занемевшими от холода пальцами, я преподносила свое искусство офицерам концлагеря до того ноябрьского дня, когда эсэсовец раздробил мне молотком ладонь, потому что счел неудачным исполнение концерта Бетховена для скрипки, который лагерный оркестр вообще-то исполнял лучше всего. Конечно же, его нападки были ничем не обоснованы. Этот эсэсовец просто слишком много выпил, а потому вообще не соображал, что делает.
Когда я вспоминала о том ударе молотком, у меня начинала болеть ладонь. Фантомные боли моего предыдущего тела время от времени меня беспокоили. Ладонь моей руки теперь была меньше. А еще она была очень грязной из-за жизни в лесу. Пришло время помыться, подстричь длинные волосы, раздобыть себе одежду, автомобиль и нож и отправиться на охоту. Охоту на собак.
11
Солнце поднималось все выше и выше. Шерсть у Макса полностью высохла. Мимо нас время от времени проезжала какая-нибудь из движущихся людских пещер, которые везли мусор или же ехали обратно порожняком, без мусора. Поначалу я еще пугалась, когда они ко мне приближались, потому что они были очень быстрыми. Они были даже быстрее Грома. Вскоре я, однако, поняла, что мы этим чудовищам не интересны. Чем дальше мы шли, тем чаще мы видели также и другие движущиеся пещеры, которые Макс называл «легковыми автомобилями» и в которых тоже сидели люди. Эти движущиеся пещеры были размером поменьше, однако от их задней части пахло так же, как и от больших, хотя и не столь сильно. Сидящие в них люди тоже не обращали на нас ни малейшего внимания. Лишь одна маленькая девочка засмеялась, глядя на нас, и помахала нам рукой. Эти ее действия показались мне дружелюбными.
– А каково это – жить с людьми?
– Очень даже хорошо.
– Хорошо? – удивилась я.
– Они все ко мне добры. Хозяйка. Лилли. Даже хозяин. Он по вечерам ходит со мной гулять.
– Гулять?
– Да, чтобы я мог опорожниться.
– Ты опорожняешься вместе с человеком?
Уже одна эта мысль показалась мне абсолютно нелепой.
– Нет, он просто выводит меня из
