– и про всякие другие затейливые пытки, которые он сам изобрел. Он спросил Билли, какая, по его мнению, самая ужасная пытка. У Билли никакого своего мнения на этот счет не было. Оказывается, верный ответ был такой: «Надо связать человека и положить в муравейник в пустыне, понял? Положить лицом кверху, и весь пах вымазать медом, а веки срезать, чтоб смотрел прямо на солнце, пока не сдохнет».
Такие дела.
Теперь, лежа в канаве с двумя разведчиками и с Билли, Роланд Вири заставил Билли как следует разглядеть свой охотничий нож. Нож был не казенный. Роланду подарил нож его отец. У ножа было трехгранное лезвие длиной в десять дюймов. Ручка у него была в виде медного кастета из ряда колец, в которые Вилли просовывал свои жирные пальцы. И кольца были не простые. На них топорщились шипы.
Вири прикладывал шипы к лицу Билли и с осторожной свирепостью поглаживал его щеку:
– Хочешь – ударю, хочешь? М-ммм? Мммм-мммм?
– Нет, не хочу, – сказал Билли.
– А знаешь, почему лезвие трехгранное?
– Нет, не знаю.
– От него рана не закрывается.
– А-аа.
– От него дырка в человеке треугольная. Обыкновенным ножом ткнешь в человека – получается разрез. Понял? А разрез сразу закрывается. Понял?
– Понял.
– Фиг ты понял. И чему вас только учат в колледжах в ваших!
– Я там недолго пробыл, – сказал Билли. И он не соврал. Он пробыл в колледже всего полгода, да и колледж-то был ненастоящий. Это были вечерние курсы оптометристов.
– Липовый твой колледж, – ядовито сказал Вири.
Билли пожал плечами.
– В жизни такое бывает, чего ни в одной книжке не прочитаешь, – сказал Вири. – Сам увидишь.
На это Билли ничего не ответил: там, в канаве, ему было не до разговоров. Но он чувствовал смутное искушение – сказать, что и ему кое-что было известно про кровь и все такое. В конце концов, Билли не зря с самого детства изо дня в день утром и вечером смотрел на жуткие муки и страшные пытки. В Илиуме, в его детской комнатке, висело ужасающее распятие. Военный хирург одобрил бы клиническую точность, с которой художник изобразил все раны Христа – рану от копья, раны от тернового венца, рваные раны от железных гвоздей. В детской у Билли Христос умирал в страшных муках. Его было ужасно жалко.
Такие дела.
Билли не был католиком, хотя и вырос под жутким распятием. Отец его никакой религии не исповедовал. Мать была вторым органистом в нескольких церквах города. Она брала Билли с собой в церкви, где ей приходилось заменять органиста, и научила его немножко играть. Она говорила, что примкнет к церкви, когда решит, которая из них самая правильная.
Но решить она так и не решила. Однако ей очень хотелось иметь распятие. И она купила распятие в Санта-Фе, в лавочке сувениров, когда их небольшое семейство съездило на Запад, во время Великой депрессии.
