нужны людишки!
И зеки остаются годами в облаке его смертоносного дыхания. Без союзников, хотя бы в виде какой животины.
И Чёрный зверь с удовольствием жрёт! Впавший в дурной азарт Лёха Барабан повесился из-за проигрыша в 50 тысяч. Костю Грошева, который «без флага, без Родины», то есть из хохлов и без российского гражданства – тромб свалил за две недели до воли. Беда и с Вовой Слоном, и с Тёмой Маленьким…
В рассказе «Серебряные стрелки, хрустальный циферблат» возникает другой точный образ: жернова. «Только реальные, пусть киношные, мельничные жернова, перемалывали зерно, умножая тем самым его и без того великую жизненную силу. Условные же, лагерные, жернова перемалывали арестантские жизни. Результатом этой работы был не белый, ласкающий глаз мучной ручеёк – символ сытости и плодородия, а чёрная труха переломанных арестантских судеб».
Но всё же не «тварь дрожащая» превалирует на зоне. Вечно трепеща, не выживешь. Одна минута отчаяния – и падаешь в пропасть, из которой можно и не выбраться.
Более того: как ни дико это может кому-то показаться, но сильный человек, выстояв, способен извлечь пользу для себя даже из пребывания в аду.
Ты научаешься (если раньше не умел или умел плохо) «говорить со всей ответственностью «да» и «нет», жестко определять круг своего общения, намечать и различать близкие и далекие цели… Ничего здесь не спрятать, не утаить… В зоне человек со всеми своими «плюсами» и «минусами», сложностями и достоинствами прозрачен, как нигде».
Что верно – то верно, – это можно утверждать с тем большим основанием, чем дольше ты работал, к примеру, в Государственной Думе!
А справедливое наказание за подлость, которую скрыть практически невозможно, здесь практически неизбежно.
В рассказе «Третье погоняло» Борис Земцов внятно описывает эту систему наказания, которую неплохо в известных пределах и формах применять и на воле, особенно среди чиновничества: «переселить с участка «для порядочных» в проходняк «для обиженных», то есть «просто в иное измерение… Кстати, угодить туда – означало пробыть там непременно до конца срока, ибо механизма возвращения оттуда не существовало вовсе. Туда – можно. Обратно – нет! Как в некоторых видах зубчатой передачи. Движение только в одну сторону».
На эту тему сладко мечтается, например, когда пытаешься понять, куда делись 10 триллионов пенсионных рублей тех работавших и не доживших до пенсии русских людей, кто умер с 1995 по 2015 год…
Мужественный оптимизм писателя простирается до очень серьёзного вывода: «для порядочного, думающего арестанта – время, ушедшее на тюрьму, лагерь не вычитается из количества, отведённых судьбой и Богом лет, а приплюсовывается к ним. Отбытый срок просто раздвигает, удлиняет человеческую жизнь».
Хочется констатировать особую точность и такого наблюдения:
«Чем ближе освобождение, – пишет Борис Земцов от лица одного из своих героев, – тем больше пугал тот мир, из которого арестант надолго выпал, в котором он был уже никому не нужен, а лишь всех настораживал, всем мешал. Мало кто
