оставить, – неохотно вымолвил Векша.
Услышав это, бабы тихо взвыли.
– Без жита зиму не переживем, – хмуро напомнил очевидное Микула, рассматривая лапоть на ноге, – лапоть размочалился в носке. Микула подумал, что, когда кончится работа в поле, надо будет взять из запасов другие лапти, он еще зимой сделал себе хороший запас лаптей. Мысль была странная, из прежней жизни, когда были планы на сытную жизнь, но вороньей стаей пришли новые времена, в которых слово «завтра» лучше и не упоминать, так как этого завтра скорее всего не будет.
– Даже если и выживем в Белгороде, то без жита мы передохнем еще до начала зимы, – хрипло сказал Микула.
– Голодно будет, – нехотя подтвердил Векша, дрожащими корявыми пальцами гладивший голову примолкшей Нютки. – Возьмем в долг у боярина Блуда, – высказал он последнюю надежду.
– Боярин за долг в рабство возьмет, – сказал Микула, – продаст грекам.
– А что делать? – пожал плечами Векша. – Хоть живы останемся. А если останемся здесь, то печенеги точно убьют.
– Я в Белгород точно не пойду, – категорически возразил Микула. – Останусь около деревни в лесу, буду жито сторожить. Может, и сам выживу и что-либо спасу. Да и в Белгороде едоком будет меньше.
– Ладно, – равнодушно согласился Векша, которому уже было почти все равно, что случится дальше с ним и его детьми. Он отдался течению судьбы, – как Бог сложит, так пусть и будет. Умрут они, значит, так предопределено свыше.
Векша отстранил от себя голову Нютки.
– Марфа, займись детьми.
Марфа схватила ребенка на руки, и во главе бледной кучкой, как одинокая перепелка с выводком, побрела в сторону деревни, часто озираясь на несжатую полосу золотой ржи. В глубине ее души билось инстинктивное желание доделать работу. Эта работа прочила ее детям благополучное выживание. Но рассудочная мысль говорила ей, что все, что она желает доделать, и даже то, что она сделала, больше не имеет никакого значения перед той опасностью, которая пока невидима и неслышима, но вестником которой послужил проехавший мимо измученный мальчишка с лоскутом кроваво-красной ткани в тонкой руке. Родители этого нечаянного вестника беды и все те, кого он знал, скорее всего уже умерли под кривыми мечами пришельцев. И его сестер давно распинают прямо в придорожной пыли потные, пахнущие конским потом и навозом, чужие мужчины, которые ликующе смотрят на корчащихся под ними девочек, которые могли когда-либо в будущем родить тех, кто придет в стойбища кочевников и отберет их стада и уничтожит их семя. В этом мире имел право на жизнь только самый сильный, коварный и безжалостный. И потому воины чужого племени, нежно любящие своих дочерей, радовались страданиям чужих.
Векша не желал, чтобы Микула оставался в лесу пережидать нашествие чужаков. В той, прежней, жизни, которая окончилась совсем недавно, у него были большие замыслы в отношении этого паренька. И они определялись тем несчастьем, что у Векши было восемь девок. А по старинной
