клятву Уставу… Кансалонской гильдии Белых Щитов… Ах, демон побери! «Поступая в обучение» пропустили! Ну ладно, не суть!.. И наставнику моему… сотнику Ингрему…
– Эй! – завопил сотник Ингрем. – Почему мне-то?!
– А кто обещал с ним возиться?… «И нет для меня отца, кроме Наставника, и нет для меня закона, кроме Наставника, и нет для меня богов, кроме Наставника, и никто я до слов Наставника…»
Принц старательно повторял слова клятвы.
– Ну вот! – радостно объявила диса после долгого перечисления напастей, грозящих клятвопреступнику. – Теперь ты полноценный ученик! Иди и облобызай наставнику сапог.
Хельги резво отскочил от приближающегося принца:
– Ай! Уйди! Оставь мои сапоги в покое!
Эдуард замер в нерешительности.
– Ладно, не лобзай, если он не хочет, – милостиво разрешила диса. – Мы никому не скажем.
– Идиотская церемония, – ворчал Хельги. – Не желаю я быть никаким отцом или законом. Надо было найти Гила, пусть бы ему клялся. Куда делся твой Гил?
– В последнем селе задержался, по важному делу.
– Знаю я его дела. Не иначе девку снял.
– Какая разница? – возразила Энка. – Гил не может иметь ученика, у него нет ранга.
– Присвоили бы ему ранг.
– Кашевару?
– Ну и что? Кашевар тоже воин.
– Хельги, счастье мое, хватит ерунду болтать! Суп стынет!
– Вот именно! – Энка щедрой рукой протянула сприггану миску.
Тот поморщился, но съел. Диса тоже съела. И даже проголодавшийся принц съел несколько ложек. А эльф не стал. Он вдруг сделался задумчивым, сидел, отрешенно глядя в облака.
– Ау! С тобой что? – окликнула его горе-повариха.
– Я слагаю песнь, – ответил эльф, – о юной эльфийской деве, идущей в битву, о страшных временах и великих подвигах.
Меридит скептически хмыкнула. Отвратительный суп казался ей полезнее любой песни, даже самой прекрасной. Но Энка уважала искусство.
– О! Песнь – это здорово! Всегда хотела уметь слагать, но у меня не выходит. У Хельги однажды вышло, настоящий стих! Помнишь, Хельги?
– Умолкни, несчастная! – прошипел тот. Однажды он действительно сложил стих. Не по своей воле, разумеется. Мэтр Арчибальд, преподаватель риторики, дал студентам задание – сложить стих философского содержания, но на жизненную тему. Дело было перед самой защитой курсовых, поэтому произведение Хельги звучало так:
Что есть жизнь? Миражи и виденья,
Мгла познанья, неведенья свет…
Я тону в Абсолютной Идее
И спасения, кажется, нет.
Подо мною безликая бездна,
В ней концы и начала кишат;
Мне не страшно и не интересно,
Я солидно тону, не спеша.
А вокруг, клокоча, громоздится
Неоформленных сущностей сонм…
Может,
