повешения была удачной. Кондратию Рылееву шел 31-й год. «Погибну я за край Родной, – /Я это чувствую, я знаю...»
После восстания декабристов «Петербург стал суше и холоднее прежнего, общего разговора об общих человеческих интересах решительно не было» (Герцен). Покарав смутьянов, власть утвердилась, «шествуя путем своим железным» (Баратынский). Но к семье Рылеева власть была милосердна: вдова получила солидную материальную помощь, а дочь со временем была принята в женский институт на счет собственных сумм императора, – и никаких ярлыков «детей врагов народа».
Одна из любимых, часто повторяемых мыслей Пушкина была та, что отсутствие в России легальной оппозиции, возможности открыто выражать общественное мнение привело к возникновению сети тайных обществ и к трагедии 14 декабря...
В стихотворении «14-е декабря 1825» Федор Тютчев писал:
О жертвы мысли безрассудной,
Вы уповали, может быть,
Что станет вашей крови скудной,
Чтоб вечный полюс растопить!
Едва, дымясь, она сверкнула
На вековой громаде льдов,
Зима железная дохнула —
И не осталось и следов.
Вечный полюс российского самодержавия! И никакой гражданственности (ау, где ты, гражданское общество?). Покорность и рабство – вчера, сегодня, завтра!.. Советские историки любили говорить, что Октябрь 17-го воплотил в жизнь мечты декабристов, – так ли это? Евгений Евтушенко сделал набросок возможного сценария:
А что случилось бы, Рылеев,
когда бы свергнули царя
и расстреляли, не жалея,
на льду того же декабря?
Потом была бы схватка спесей,
и Вас бы, пряча торжество,
назвал врагом народа Пестель
или, быть может, Вы – его?..
Ну, и так далее по страницам советской истории: Ленин – Троцкий – Сталин – Каменев – Бухарин, и поехали дальше...
Но это общий исторический контекст. А есть еще и человеческий, индивидуальный камешек в общую мозаику исторических событий. Федор Глинка, офицер русской армии и поэт, принимавший деятельное участие в декабристском движении и пострадавший за это (был сослан, но не повешен), оставил воспоминания и в них отмечал:
«Рылеев, как жаль, как и многие тогда, сам на себя наклёпывал! Все из того, чтоб как-нибудь да выплеснуть – выскидаться из садка! Совсем он не был обжора, а пишет Булгарину: «Я обжираюсь и проч!» Эта, тогдашняя черта, водилась и за Пушкиным: придет, бывало, в собрание, в общество и расшатывается: «А что вы, Александр Сергеевич!» – «Да вот выпил 12 стаканов пуншу!» А все вздор, ни одного не допил! А это все для того, чтоб выдвинуться из томящей монотонии и глухой обыденности и хоть чем-нибудь да проявить свое существование. Хотели воли, поля и деятельности... но Рылееву эта привычка нахватывать на себя дорого обошлась! Мне сказывали, что он и пред тайным судом будто говорил: «От меня всё зависело! – Я всё мог остановить и всему дать
