в солдатский комитет не пожаловался, хотя офицерское рукоприкладство по революционным временам считалось страшным преступлением. Человек примитивного устройства к силе уважителен и без споров признает за нею право на верховенство.
В штабе армии Романов был одним из немногих начальников, с которым все нижние чины держались так же, как до переворота: и честь отдавали, и по стойке «смирно» тянулись. Даже выдвигали в комитет, но Алексей из-за множества служебных дел взял самоотвод.
Пускать в ход кулаки, собственно, приходилось редко. Хватало одного взгляда и бешеной гримасы, которая перекашивала лицо штабс-капитана в минуту гнева. За годы войны ярости в душе накопилось много – иногда казалось, что весь из нее одной и состоишь. При малейшей провокации лютая злоба вскипала в секунду. Романов ощущал себя раскаленным самоваром, который пышет паром и плюется обжигающими брызгами.
– Что-о-о? – удавленно засипел штабс-капитан.
Голубые глаза стали белыми и намертво впились в физиономию хама. Пальцы откинули клапан кобуры.
Все трое красноповязочных моментально вспомнили, как устав предписывает вести себя со старшим по званию. Винтовки – к ноге, грудь вперед, подбородок вверх. Ефрейтор стоял бледный. Сглотнул слюну.
– Виноват, господин штабс-капитан. Тёмно. Не разглядел.
На лестнице, положим, было светло, но придираться Алексей не стал.
– Что тут творится? Вы кто такие?
– Мобильный отряд особого назначения, господин штабс-капитан! Прибыли согласно приказу занять помещение!
Мобильный? Романов вспомнил, что вдоль улицы стояло несколько грузовиков и легковых автомобилей – он не придал этому значения.
– Какого такого особого назначения?
– Состоим в распоряжении господина комиссара! Тут теперь ихний штаб будет, а мы при нем!
Пытаться что-то выяснить у перепуганного ефрейтора было пустой тратой времени.
– А комиссар где?
– Так что наверху, в кабинете! Колидором и направо.
В кабинете Козловского, сообразил Алексей.
Кивнув солдатам, поднялся выше. По крайней мере, выяснилось, с кем тут разговаривать.
За спиной послышалось:
– Еще один шумный. Щас его гавкать-то отучат…
Господин комиссар
В коридоре бродили какие-то люди – и солдаты, и штатские, – сваливали кучами папки и бумаги, собирали мусор в рогожные мешки. Через распахнутые двери было видно, как из некоторых комнат документы вышвыривают прямо в окно – должно быть, лень возиться.
Чувствуя, как дергается щека, штабс-капитан убыстрил шаг. Он знал, какой ценой оплачена вся эта писанина: не деньгами – жизнями.
В кабинете начальника двери тоже были нараспашку. Расхристанный матрос волок прочь холст в массивной золотой раме: с него щурился лобастый сановник в лентах и орденах. Подполковник Козловский свято чтил
