копной, закрывая лицо. – Черные порчу наводили – люди от нее мерли. Если кто из богатых болел сильно, Черного звал. Тот слугу брал и болезнь в него засовывал…
– Как засовывал? – из-под капюшона маленького Рапа сверкнули любопытством раскосые глазенки.
– Как-как… Так! – немедленно ухмыльнулся толстяк Аккаля, несколькими выразительными жестами изобразив, как и куда именно Черный шаман засовывал болезнь.
– У-у-у, – испуганно провыл маленький Рап. – Там у слуги потом и болело, да? А как же он сидел?
Старшие захохотали.
– Тихо вы! – сидящий у сосны мальчишка резко вскочил. Спутанные волосы откинулись на спину, открывая очень худое лицо с запавшими щеками и резко выступающими скулами. Он с тревогой огляделся, стреляя по сторонам беспокойными темными глазами.
Совсем неподалеку от них, между редкими низкорослыми тундровыми деревьями, заворочалось тяжелое. Но парня напугало не это. В блекло-голубоватом свете мерцающего под луной снега мелькнули роскошные тяжеловесные рога. Лохматый олень-карибу ударил копытом в снежный наст и начал что-то из-под него выедать. Кажется, успокоенный невозмутимым поведением рогатого красавца, мальчишка опустился обратно в ложбинку у корней и почти шепотом добавил:
– Наш шаман говорит – нельзя по Ночам шуметь! Йим! Запрет! Беда может быть!
– Что, Пукы, со страху в штаны наложил? – протянул Аккаля, кривя полные губы и презрительно глядя на тощего. – Боишься, Черный из тундры за твоей трусливой душонкой придет?
Пукы закусил губу – словно жалея, что заговорил. И снова угрюмо опустил лицо к коленям, прикрытым полами старенькой затрепанной парки.
– А какую душу Черный забирает? – с жадным любопытством спросила девочка. – Уй – птицу сна, что по ночам к человеку прилетает? Или ийс – тень? – она перечисляла деловито, один за другим загибая тоненькие пальчики, как будто пушнину продавала. – Или лили – дыхание, что от предков шаман приманивает? Или ту, которая у человека в одежде живет?
– Думаешь, Черный просто снял с богатея штаны? – раздался спокойный уверенный голос.
Ответом был новый взрыв хохота. Сам шутник, расслабленно привалившись к развилке сосновых веток, лишь лениво улыбнулся. Третий из старших мальчиков не походил ни на кругленького Аккаля, ни на тощего Пукы. Откинутый капюшон открывал густые, заплетенные в аккуратную косу волосы и красивое лицо с хищным, как орлиный клюв, носом. Парка аж потрескивала на широких плечах. Если приглядеться, становилось понятно, что одежда его такая же старенькая и бедная, как у Пукы, но почему-то выглядела она совсем по-другому. Наверное, потому, что держался парень со спокойной уверенностью хозяина тысячи стад.
– Ну ты, Орунг, и скажешь, – пробормотала девчонка, смущенно ковыряя снег носком торбоза. Даже в лунном свете было видно, как покраснели ее щеки. Она из-под длинных ресниц покосилась на мальчишку. Мечтательно вздохнула, залюбовавшись тугими –
