воинство… – Пукы опасливо понизил голос и свистящим шепотом закончил: – Говорят, друзей своих подземному повелителю в жертву принес! Чтоб помощь от него вызвать! – И уже нормальным голосом добавил: – Нашли тоже, с кем дружить, дурные, с Черным Донгаром! А воинство подземное жрицы все равно Голубым огнем пожгли! Бежал Кайгал невесть куда, в тундру-тайгу, и помер один, вдали от людей, как зверь дикий. И никто ему даже фигурку-иттерма не сделал, чтоб его душа могла в ней жить, пока не возродится! – торжественно закончил Пукы. – Победили Черных вчистую, так, что одни Белые остались!
– И теперь по Ночам камлать некому – ни отвернувшуюся удачу обратно призвать, ни болезнь вылечить… – мрачно дополнил Орунг.
– Да не лечили Черные! – затряс головой Пукы. – А если лечили, так только богатых! За плату!
– Что-то не замечал я, чтоб Храм что забесплатно делал! – ухмыльнулся Орунг. – Эту историю про доблестных жриц и злобных Черных наш шаман по пять раз на День рассказывает! А вот мне… – Орунг понизил голос, как признаются в самом сокровенном: – мне Черный Донгар нравится даже. Не знаю, наверное, он и правда всякое страшное делал… – Орунг неловко замялся, его хорей раз за разом втыкался в снег, оставляя глубокие ямки. – Зато смелый был, как охотник! Как жрицы шаманов Голубому огню покоряли, Белые сразу струсили, а Донгар драться стал. А как проиграл – все равно не сдался.
Пукы даже жалеть себя перестал. С каждым словом он все дальше отодвигался от брата, глядя на него испуганно расширившимися глазами:
– Ты такое неправильное говоришь, Орунг, что мне от твоих слов на сердце жарко делается! – наконец не выдержав, перебил он. – Ничего Белые не струсили – они просто сразу поняли, что жрицы правильные! Тоже скажешь – Черный Донгар смелый! Смелый людей в жертву приносить не станет! Нет, Орунг, ты мне брат, конечно… – Пукы помотал головой, будто получивший удар олень. – Только придем в пауль, я твои глупые слова нашему шаману передам! Пусть он тебе объяснит, как думать правильно!
– Тебе какой возраст, Пукы? – с насмешливой вкрадчивостью осведомился Орунг.
Пукы немедленно растопырил обе пятерни и зашевелил губами, видно, производя сложные подсчеты. Порой он взглядывал на свои обутые в торбоза ноги, словно сожалея, что еще десять пальцев прячутся там и ими нельзя воспользоваться. Заметивший это Орунг откровенно ухмыльнулся и услужливо предложил брату свои десять пальцев. Пукы смутился, торопливо спрятал руки за спину.
– Тринадцать Дней мне! – обиженно проворчал он и уточнил: – Тринадцать Долгих дней и Долгих ночей, если точно!
– Шамана нашего слушаешь, предков слушаешь, жриц голубоволосых так слушаешь, как будто у тебя не два, а четыре уха! – вздохнул Орунг, осуждающе глядя на брата. – Себя слушать не пробовал? В тринадцать Дней хант-ман не должен уже такой правильный быть. Беда может выйти.
Пукы словно подавился холодным воздухом, судорожно закашлялся, глядя на брата так, будто тот сознался,
