из детсада бабушка забирала, – насупился Санька.
– Ну, значит, за тобой к бабушке, – уступила Катя. Неужели сын так до сих пор и не простил ей, что она отдала его в детский сад? А может, это Алик его накручивает? – Не перебивай, история не о том. Поймала я такси и разговорилась с шофером. И вдруг он со мной поделился: «Я тут такую книжку хорошую прочел… такую жизненную… Ну прямо все как в жизни, все по чистой правде». Я его спрашиваю, что же это за книжка такая. А он отвечает: «Граф Монте-Кристо». Я слегка обалдела. Спрашиваю его: «Что ж вы там нашли такого правдивого и жизненного?» А он мне: «Ну как же? Там ясно сказано: есть у тебя деньги – ты кум королю и все можешь, нет у тебя денег, и ты никто, ноль без палочки».
Катя ожидала, что Санька посмеется вместе с ней, но он не засмеялся.
– Ну и что? Он все правильно понял, – сказал сын.
Катя растерялась и даже испугалась.
– Дело вовсе не в деньгах, – робко возразила она. – Если бы Эдмон Дантес бежал из замка Иф без гроша в кармане, он все равно нашел бы способ изобличить своих врагов. Аббат Фариа вооружил его знаниями. Он сам признавал, что знания дороже всяких денег. А сокровища Монте-Кристо не принесли ему счастья.
– Ну и что? – упрямился Санька. «Счастье» было для него понятием абстрактным. – Зато с деньгами он делал что хотел.
– Ты не понимаешь, – покачала головой Катя. – Он и без денег делал бы что хотел. Он был свободен!
– «Без денег и свободы нет», – продекламировал Санька. – Это Пушкин так говорил, мы в школе учили. Что ж, по-твоему, Пушкин врал?
– Пушкин не врал, – улыбнулась Катя. – Но это говорил не Пушкин. Это у Пушкина говорил демон.
– Какай демон? Книгопродавец.
– Вот именно. В образе Книгопродавца у Пушкина скрывается демон Мефистофель. Мы с тобой как-нибудь почитаем «Фауста», когда постарше станешь.
– Но поэт же с ним соглашается! – упорствовал Санька.
– Поэту кажется, что он нашел формулу, как вступить в сделку с дьяволом, не отдавая ему свою душу, – старательно объяснила Катя. – Сам Книгопродавец подсказывает ему эту формулу: «Не продается вдохновенье, но можно рукопись продать».
– Но это же правда! Ты тоже работаешь за деньги.
– Да, – признала Катя, – я тоже работаю за деньги, как и все. Но в стихах у Пушкина все не так просто. Вот ты не задумывался, почему в последней строчке он вдруг переходит на прозу? «Вы совершенно правы. Вот вам моя рукопись. Условимся». Без рифмы, без размера…
– Ну и почему? – нетерпеливо спросил сын.
– Не знаю, – призналась Катя. – На этом стихотворение заканчивается. Вернее, обрывается. Мы можем только гадать. Моя версия такая: в эту самую минуту, сам того не замечая, он перестал быть поэтом. Он все-таки продал душу, а не рукопись.
– Но он же потом еще много чего написал! – воскликнул Санька.
– Не
