с сестрой на аборт и не вернулась. Зашла и сутки не выходит из кабинета акушера. Сестре ее сказали, чтобы не ждала, а сразу ехала в больницу, ну, с понтом там у них возникли осложнения и эту, значит, увезли в реанимацию. Короче, есть мнение, что ковырнули так – обратно не заковыряешь. Закрылись на переучет.
– И что? – Нагульнов взбеленился. – Давай входи.
– Туда, туда вон посмотри, – шепнул Вощанов, его слегка потряхивало, скорее от гнева, чем от страха; кивнул на серый «Мерседес» с мигалкой и синим номером, на двух мордатых в штатском, которые улыбчиво, победно переговаривались возле, расставив по-хозяйски ноги на его, нагульновской, земле. – У них свои менты – приехали, не запылились. Пшел вон, презренный, это наша юрисдикция. Один – угрозыск округа, второй – вообще УСБ. Все ясно, да? Ну вот противно просто как-то, аж жжет в нутре, когда вот так все, да?.. Нет девки этой, нет по документам, приезжая, казашка, мертвая душа. Не проходила тут, из кишлака не выезжала своего. Иди сюда! – Вощанов подозвал к себе раскосоглазую деваху с круглым, как блин, зареванным лицом и уже будто безъязыкую – разжали пасть нажимом, вырвали, чтоб не кричала в день венчания на великое княжение поносные слова.
Та бросила переминаться в трех шагах, словно терпя нужду и зажимая скрещенными руками ноющий, как будто расходящийся живот, и подбежала, коротко процокав каблуками, к единственным, последним людям силы, которые способны сжалиться и могут что-то сделать, добиться правды и спасти… с распухшим, распухающим лицом вымучивала вымогающее «помогите» и пялилась во все глаза больной, отравленной калмыцкой коровой.
– Вот, это сеструха ее, они с ней вместе были. Пришли сюда, в гинекологию, их изо всех больничек посылают как приезжих, а здесь заплатно можно без вопросов, неофициально, да, тем более на поздних сроках, да, коза?.. официально они только консультации дают, ну там анализы, хламидиоз и прочее по мелочи. А так – без всякой кассы взяли с овцы пятнадцать штук, и все, пожалуйте в кресло скоблиться. Ну а теперь – ты кто? Сестру свою ищи за МКАДом, куда ее клиенты с точки увезли…
Нагульнов не слышал – вперился в лицо одного из приезжих ментов, который играл брелоком на связке, подбрасывал чужую жизнь – вот этой безъязыкой, не нужной никому чумички – на ладони. Почуяв на себе прямой и неотступный, выедающий взгляд – светловолосый мент, с глубокой вертикальной, как бы смеющейся ямочкой на твердом подбородке, сломал хозяйскую улыбку, теряя власть над школенными мышцами; хозяйски-безучастное жестокое и твердое лицо вдруг стало мягким, детским, рабским – застыл, как мальчик на проезжей части перед взбесившимся «КамАЗом», мгновенно заслонившим целый мир.
Нагульнов двинулся таранно на него:
– Слышь, у-эс-ба, я говорил тебе: держись подальше от моей земли? Я говорил тебе, что покалечу? А ты решать подъехал, тварь, замять для ясности?
– Хорэ, Нагульнов, осади! – прикрикнул второй, чернявый, с гуталиновыми бровками. – Субординацию в пространстве
