упрямо дернула головой.
– Я думала: сама догадается, что не бросим. Но мне хотелось ее охладить: не переношу всю эту самонакрутку в духе оскорбленного благородства… А потом рассердилась, как кричать начала! Если человеку хочется быть обиженным на весь мир, он обычно других не слушает… Ладно, счастливо, Кузепыч! Пора мне!.. И не надо больше никаких слов, а то в болоте застряну.
Кузепыч понимающе кивнул. Он смотрел, как Кавалерия готовится к нырку. Поверх шныровской куртки она натянула светлый овечий тулуп и из худенькой женщины превратилась в плотную кубышку. Из-под поднятого ворота торчали белый нос и два островка щек.
Цезарь тревожно покосился на непонятное существо, но запах тулупа был ему знаком – и он успокоился. Кавалерия вывела его из пегасни. Было слышно, как копыта проскальзывают по луже, превратившейся в каток. Проехав на Цезаре несколько кругов и немного прогрев его, Кавалерия решительно подняла коня на крыло.
По мнению большинства шныров, Цезарь был жеребец глуповатый. Он не нюхал цветы, как Аза, и не ржал тревожно, как Икар, задирая к небу ищущую полета морду. Его интересовали исключительно кобылы и возможность посамоутверждаться. Конечно, не со Зверем, которого он боялся патологически. Однако когда в седле Цезаря оказывалась Кавалерия, жеребец умнел, становился послушным и пластичным.
Рассвет был зимний, бессолнечный. Казалось, за тучами незаметно включают тусклые лампы. Облака, фиолетовые, свалявшиеся, как старые одеяла, жались к земле. Со ста шагов ничего не увидишь. Кузепыч вернулся в пегасню и продолжил ремонтировать раздвижную дверь в денник Митридата.
Однако работа не клеилась. Какая-то мысль не давала ему покоя. Кузепыч достал допотопный мобильник, служивший предметом издевательства большинства средних шныров, и толстым пальцем потыкал кнопки. Ответили ему не сразу.
– Кузепыч?! Знаешь, который сейчас час? – голос был заспанный, но сохранявший начальственность.
Кузепыча эта начальственность ничуть не смущала.
– Ранний… – просопел он. – Наведи для меня справки!.. Кто во Владимирской области отправляет на бойню сорок две лошади? Чья эта блестящая идея, сморкучий пень?
«Здрасте», «до свидания» и «спасибо» Кузепыч не говорил. Это как минимум экономило всякий раз три слова. Где-то там, в ночи, напряженно искали карандаш.
– А конкретнее? Район, название хозяйства? Да у нас любая область – с европейское государство!
– Если б я все знал – ты бы спал, – кратко ответил Кузепыч.
Человек в телефоне хмыкнул. Он ценил откровенность.
– Порядок в танковых войсках! Найдем!
– Ты уж поищи, грустный пень! Очень прошу, поищи!
Кузепыч спустил допотопный мобильник в карман и вновь занялся дверью. Человек с начальственным голосом перезвонил через пятнадцать минут. Кузепыч быстро что-то записал.
– Так я и думал. Мир тесен! Как добрые люди, так, грустный пень, вечно одни и те же… – проворчал он.
– Помощь
