осторожный голосок.
Геолог напрягся. Мелкие несообразности внезапно сложились в общую картину.
– Это ж баба! – полушепотом выпалил кто-то из матросов за спиной.
Человек, сидевший рядом с грудой одеял, вскинул голову. Более зверской рожи Мушкетов не видел в своей жизни. По смуглой щеке сбегал ветвистый, кривой шрам, задевший веко, так что правый глаз остался постоянно прищуренным – в сочетании с монгольским разрезом выглядело это так, словно негодяй смотрел на мир поверх прицела. Азиат запустил жилистую руку под одеяло, потряс.
Лежащий приподнялся. То был европеец, отчего геолог испытал слегка постыдное облегчение. Видно было, что этот человек много перестрадал за последнее время; волосы его лезли клочьями, лицо избороздили морщины, пропаханные болью.
– Hello, my dear sirs, – произнес он задыхающимся голосом, полным смертнического веселья. – John Randolph, first mate on the «Falconet», at your service. Welcome to Gehenna.
После бессонной ночи крепчайший чай казался Обручеву водой. Стиснув обеими руками кружку, ученый смотрел, как сквозь слоистые облака над лесом продирается, цепляясь лучами, неяркое северное солнце.
Несмотря на всеобщую тревогу – а может, благодаря ей, – больше неведомые звери не нападали и даже не показывались. Если бы не накрытое саваном тело, можно было бы счесть пресловутого «черного петуха» игрой воображения. Из-за баррикады доносился глухой стук: матросы долбили заступами ломкий туф. В пределах лагеря могилу решили не выкапывать, а похоронить часового на соседнем холме, для верности насыпав небольшой курган поверх могилы, чтобы хищники не отрыли мертвеца. Обручев видел, что сделали челюсти неведомых зверей с костями динозавра: несколько позвонков были обглоданы до неузнаваемости. То было поведение падальщиков, и ученый не испытывал ни малейших сомнений в том, что твари доберутся до человеческого мяса, даже пролежавшего в земле неделю, будь у них хоть малейшая возможность. Как гиены.
– Владимир Афанасьевич! – Злобин подошел бесшумно, а может, это от усталости в уши забилась неощутимая вата, приглушая звуки. – Поговорить бы.
За прошедшие сутки старший лейтенант подрастерял былой пиетет перед учеными. В этом геолог не мог его винить.
– Слушаю, Николай Егорович, – отозвался геолог, обернувшись к офицеру.
– Что это за гады? – Нет, моряк не был склонен к пустопорожним рассуждениям. – Я уже побеседовал с профессором, но хотел бы и вашим мнением поинтересоваться.
Обручев неопределенно повел плечами:
– Не знаю. Хищники… стервятники… Думаю, их привлекла кровь.
– Верно. – Великан степенно кивнул. – Но я о другом. Ничего похожего среди ваших окаменелостей?..
Геолог покачал головой:
– Трудно сказать. Мы ведь даже не разглядели его толком.
– Александр Михайлович говорит, что рана на животе часового нанесена необыкновенно острым когтем длиной в пару
