сорока пяти. На все просьбы явиться в утреннее время он яростно протестовал и требовал, чтобы его принял кто-нибудь из высокого начальства, причем немедленно, а было бы лучше всего, чтобы его делом занялся начальник сыска.
Полицейские терпеливо и с подобающим тактом, придерживая его за локотки, пытались вывести из здания, но он, крепко уцепившись за дверной косяк, не желал выходить.
– Что у вас там происходит? – добавив в голос суровости, спросил Григорий Васильевич.
– К вам рвется, ваше превосходительство, – ответил один из полицейских – высокий, с благодушной простоватой физиономией. Не теряя бдительности, он продолжал держать посетителя за рукав, как если бы опасался каких-то роковых неожиданностей.
– И что ему надобно?
Дернув плечом, полицейский объяснил:
– Говорит, что дело какое-то безотлагательное. Мы ему говорим, подожди до завтра, а он ни в какую не слушает, ваше превосходительство!
Посетитель, с взъерошенным чубом и в помятом жакете, напоминал базарного воришку, пойманного с поличным.
– В чем дело, милостивый государь? – спросил Григорий Васильевич, спускаясь. – Да отпустите вы его, ради бога! Куда же он денется!
Полицейские отпустили, но отходить не пожелали, предусмотрительно и с настороженностью поглядывали на нежданного посетителя.
– Тут такое дело, – повернулся мужчина к Аристову…
– Вы бы представились поначалу, голубчик, а то я ни вашего имени, ни вашего чина не знаю.
– Коллежский секретарь Вениамин Павлович Кирсанов, казначей Коломенского уезда… А еще я журналист. Пишу статьи для местной газеты.
– Весьма любопытно, сударь. И какое же дело подвигло вас обратиться именно ко мне? Неужели растрата? Ежели так, я бы вам посоветовал адресоваться в свой уезд. Там служит мой хороший приятель Павел Заславский; думаю, он вам будет весьма полезен.
Мужчина уже полностью освободился от опеки полицейских и бодро заговорил:
– Ваше превосходительство, я к вам совершенно по другому поводу. Так сказать, по певческому.
Григорий Васильевич слегка загрустил. За время службы в полиции ему приходилось встречаться с людьми разных сословий, характеров и чинов. Казалось, к подобному следовало бы уже привыкнуть, однако всякий раз находилось нечто такое, чему следовало бы подивиться. К нему обращались с делами о грабежах, требовали отловить мошенников и разного рода аферистов, не в диковинку были дела о душегубствах. Но чтобы певческие… О таком он слышал впервые.
Может быть, какой-нибудь сумасшедший?
Всмотревшись в посетителя, отметил: «Кажись, в себе, вроде бы и не пьян».
– Так, стало быть, сударь, вы поете? – угрюмо поинтересовался Аристов.
– Пою не я, а Федор Шаляпин, – произнес мужчина.
Следовало
