я от боли,Душа моя…
Дальше мысль не пошла, и Катя задумалась, уставившись на экран. Эти строчки возникли у нее в голове еще утром, причем непонятно, откуда возникли, и весь день она мысленно их повторяла. И вот только теперь, вечером, появилось время и возможность записать. Катя была уверена, стоит только набрать эти строчки, как тут же, сразу, родится целое стихотворение, а может, даже поэма… Так уже бывало. Достаточно было появиться некоему смутному образу или единственной строчке, как остальное дописывалось за один присест, словно только и ждало возможности проявиться в виде черных букв на белом фоне, выскочить из-под Катиных пальцев, едва касающихся кнопок клавиатуры.
Но вот же! Застопорилось! Она еще раз представила себе эту раненую тигрицу, ее страх и гнев на тех, кто запер, кто лишил свободы, кто причинил боль…
– Душа моя, – прошептала Катя и откинулась на спинку стула, – душа – моя, – повторила она, – тигрице – не скрыться…
В комнату вошла мама, остановилась за спиной, наклонилась, заглянула на экран.
– Ах, какие страсти, – произнесла насмешливо.
Катя мгновенно свернула запись, напряглась, повернулась к маме:
– Ну, чего тебе?
– Ничего, – ответила та, – я думала, ты еще уроки делаешь.
– Сделала уже.
– А сделала, так иди картошку почисть!
Катя со вздохом поднялась и отправилась на кухню. Поскольку раз и навсегда усвоила: чистить картошку, мыть полы и посуду, выносить мусор, ходить за хлебом, гулять с братом, отводить и забирать его из сада, короче говоря, выполнять все родительские поручения по первому требованию – ее священная обязанность!
И еще: с мамой лучше не спорить – поскольку себе дороже выйдет. Лучше молча сделать то, что она велела, тогда есть возможность избежать долгих и нудных наставлений, насмешек в Катин адрес и всяких других неприятностей.
К своим пятнадцати годам Катя научилась не вступать с мамой в пререкания, поэтому почти всегда избегала скандалов и стычек с ней. Бывало, конечно, что и не выдерживала, срывалась, повышала голос, пыталась что-то доказать, заранее зная, что ничего хорошего из этого не выйдет. Однако нервы-то не железные.
На этот раз она тоже сдержалась, дав себе слово молчать и не вступать в пререкания. Пусть говорит что хочет. Катя просто почистит картошку, и все!
Не тут-то было!
– Ты вот все стишки кропаешь, – начала мама, расположившись за столом с чашкой кофе, – только кому они нужны, стишки твои? Только время зря теряешь.
Катя тщательно очищала кожуру с картофелины.
– Твое дело, конечно, – продолжала рассуждать мама, – может, у тебя хобби такое. Я вот тоже стихи люблю, Есенина, например…
Катя положила очищенную картофелину в кастрюлю с водой и взялась за следующую.
Мама возвысила голос:
– Пожалуйста! Люби стихи! Но профессия должна быть серьезная, особенно у женщины! Вот, к примеру, врач – замечательная профессия. Может, ты в медицинский пойдешь? – без всякого перехода спросила она.
Катя сосредоточенно чистила очередную картофелину.
– Молчишь?! – воскликнула мама. – А мать дело говорит! Думаешь, я не знаю, о чем ты думаешь? Знаю!
– Чего ты привязалась? – миролюбиво спросила Катя. – Сама себя заводишь…
Мама в сердцах стукнула ладонью по столу:
– И не смей так со мной разговаривать!
– Да я нормально разговариваю, это ты… – начала было Катя, уже жалея о том, что вообще раскрыла рот.
Мама вскочила, прыгнула к Кате и, схватив ее за локоть, резко повернула к себе, из мокрых пальцев выскользнула картофелина и покатилась по полу.
– И повернись, когда с тобой мать разговаривает!
– Ну что ты творишь? – Катя освободила локоть и нагнулась за картофелиной.
– А ты не груби!
– Я не грублю. Ты уж определись, чего хочешь, чтоб я картошку чистила или тебя слушала, – буркнула Катя.
– И то и другое!
– Я не Юлий Цезарь, – огрызнулась Катя.
– Думаешь, сильно умная, да? – переспросила мама. – А того не понимаешь, что я тебе добра желаю! Кто еще пожелает ребенку добра, кроме матери?
Она снова уселась за стол, отпила остывший кофе, поморщилась:
– Вот я, к примеру, – начала она.
«Ну, теперь надолго», – подумала Катя, опуская последнюю картофелину в кастрюлю.
