заметил ее. Зато второй, который тоже не заметил, выбил злосчастное мусорное ведро, и оно покатилось громыхая под ноги другим бегущим.
Катя стояла истуканом, только инстинктивно втянула голову в плечи.
Один из бегущих внезапно остановился, поднял ведро, сунул Кате, пробормотал какие-то извинения и бросился догонять остальных.
Топот стих.
«Отомри же, дура!» – приказала себе Катя. Страх опустился в колени, и у нее чуть не подломились ноги.
– Фух! – выдохнула она и побрела к помойке.
Тело стало почти невесомым.
«Это от страха, – догадалась Катя, – выброс адреналина и все такое…»
Возвращаясь домой, она наконец обрела способность рассуждать спокойно.
«Куда они бежали? Опять где-то драка… Человек двадцать, не меньше… Район на район? Чего делят-то? Ужас, какие придурки! Снова кого-нибудь покалечат…»
В прошлом году, она помнила, тоже была большая драка между микрорайонами. Мальчишка какой-то домой дополз и на пороге умер. Мать открыла дверь, а он там… Ужас!
И ведь городишка крохотный, плюнуть некуда. Что за дикая агрессия? Откуда? Зачем?
Катя открыла дверь, вошла, отнесла ведро на кухню. Мама рыдала где-то в комнате, отец плескался в ванной.
– Мам, не надо его сейчас воспитывать, – попросила Катя, отводя глаза от заплаканного маминого лица.
– Уйди с глаз моих! – крикнула мама.
Катя пожала плечами и ушла к себе, заперлась, надеясь, что родители как-то сами угомонятся.
И слушала мамины крики, доносившиеся из-за стены, еще часов до двух.
«Неужели нельзя подождать до утра? – думала Катя, ворочаясь на своем диване. – Какой смысл воспитывать пьяного?»
Она любила родителей. Отца даже больше, чем маму. И никакой он не алкаш, хоть мама частенько так о нем отзывается. Просто что-то у них происходит, непонятное и неприятное. Что-то такое, из-за чего отец не торопится домой после работы, а предпочитает быть где-то еще. И Катя догадывалась где. Она слышала обрывки разговоров, когда мама жаловалась подругам на жизнь, слышала и родительские скандалы, мамины упреки и отцовские уклончивые ответы. Больше всего она пугалась, когда отец не выдерживал и тоже начинал повышать голос: «Не нравится, давай разведемся!» Это «разведемся» било по нервам и отравляло жизнь. Катя злилась на родителей, злилась на себя, на свое неумение все исправить, поговорить, доказать… Да и что там доказывать, если Катя понимала отца. Да, вот такая вот она ужасная. А может, именно потому и понимала, что была во всем похожа на него. Да и что тут понимать-то? Он в свои тридцать девять выглядел гораздо моложе тридцатишестилетней мамы. А маму после рождения Катиного брата изрядно разнесло, она стала раздражительной и, вместо того чтобы стремиться похудеть, ела еще больше. А может, все наоборот, может, она и выглядит так и ведет себя так, словно хочет отцу сделать назло. Кто их знает, этих взрослых. Только ведут они себя как дети, честное слово!
А ведь Катя помнила их совсем другими.
