Но угадывалось в ней – в облике её, в движениях её тела, в её жестах умеющей повелевать – нечто предполагаемое в бытии, нечто обязательное и неизбежное в развитии сущего, с чем Ковригину пока не доводилось встречаться, но что ему ещё предстояло ощутить или даже познать. От этого рождалось беспокойство и оживали подпольные желания.
А слова «бабу голодную ублажить не можете» вызывали у него теперь и досаду…
4
Не успел Ковригин на террасе прочитать записку Дувакина («А ничего, ничего оказывается у тебя текст-то, и ощущается в нем твоя сверхзадача, есть у тебя, видимо, секретец, и раскрытием его, надеюсь, ты ещё обрадуешь наших читателей. Бог в помощь! А теперь гони Рубенса!»), как из-под яблонь раздался торжествующий крик. Можно даже сказать, и не крик, а вопль, чуть ли не животного, и в нем были не только торжество, но и восторг, и будто бы утоление страсти. А через секунды на террасу влетела Лоренца с тремя здоровенными улитками в руках.
– Виноградные! – вскричала Лоренца. – Виноградные улитки!
– Не мешайте! – поморщился Ковригин. – Ну, улитки. Ну и что?
– Виноградные улитки! – не могла успокоиться Лоренца. – Они вкуснее, они сладостнее устриц!
– Ну и ешьте их на здоровье! – высказался Ковригин в раздражении. – Если вам они милее сосисок! Если те для вас – и не сосиски вовсе, а соя в презервативе! Сам не зная отчего, Ковригин выступал теперь правозащитником своих съестных припасов.
– Откуда они в вашем саду? – волновалась Лоренца.
Ковригин принял из её рук улитку на обозрение. Пальцы гостьи были холодные. Лоренца будто бы оценила его ощущения, и от пальцев её тотчас пошел пар. Улитка была раз в пять крупнее обычной пожирательницы грибных шляпок и листьев капусты, откормленное тело её вываливалось из хитинового рога раковины.
В одной из своих поездок Ковригин попал на берег Западной Двины в немецкий некогда, а потом – еврейско-русский городок Креславль (ныне – гордо шуршащая латами Краслава). Там, в парке возле замка остзейского барона, осенними ночами охотники с ведрами и фонарями производили отлов виноградных улиток, улитки в досчатых ящиках ползали в поисках спасительных щелей, скрипели, скреблись, по шесть тонн деликатеса каждый сезон отправляли самолетами во Францию и Бельгию.
– Ну и что? – повторил Ковригин. – Ну, виноградные улитки. Потепление. В газетах писали. Теперь и у нас жрут что не попадя. Говорят, объявились у оврага…
– Где овраг? – спросила Лоренца.
– А там… От меня – к югу. Там живет страшный и лохматый Зыкей…
– Тащи ведерко! Или корзинку! – в воодушевлении Лоренца перешла на «ты».
С ведерком она перебралась через садовый забор, да что – перебралась, перелетела через него и пропала в березовой приколодезной роще.
– Там цапля стоит, – зачем-то бросил ей вслед Ковригин.
Ковригин, успокоившись, вычитал гранки, удивился нынешней деликатности
