босоногих деревенских ребятишек.
– Каждое утро, вишь, у них здесь тоже, сказывали мне, – пояснил казачок, – молитвы учат да ссоры ребячьи разбирают.
– Подай-ка шляпу да вон тетрадку, – сказал барин и, опираясь на казачка, вышел также на крыльцо.
Державин сидел к нему спиной и не заметил его прихода.
– Ну вот так-то; на сегодня и будет с вас, други мои, – говорил он и, взяв в руки стоявшую рядом на ступеньке корзиночку с медовыми пряниками, стал раздавать их детям.
Те наперерыв выхватывали их из его рук.
– А мне-то! Мне, дяденька!
– Отчего же нынче, дяденька, не крендели, а пряники? Нешто нынче праздник? – сыпались вопросы.
– И какой еще праздник-то! Приятеля закадычного из Питера чествую, – отвечал «дяденька».
– Вон этого самого?
Державин обернулся.
– А! Иван Афанасьич! Вы здесь? Ну, как почивать изволили?
– Благодарю вас, – отвечал тот. – Да я вам, ваше высокопревосходительство, не мешаю ли?
– Нет, мы с ребятами как раз покончили. Вот что, детушки: ступайте по домам да скажите парням да девчатам, отцам и матерям, что, мол, всем им от меня тут угощение будет. Поняли?
– Как не понять! Не в первый раз…
– Ну, пошли. С Богом!
Весело горланя, дети врассыпную бросились прочь от крыльца. Тут между тем Гаврила Романович увидал свою заветную тетрадь в руках друга-актера.
– Ага! Прочли? – спросил он, и в глазах его забегал беспокойный огонек.
– Прочел-с… Очень хоросо… – невнятно пробормотал Дмитревский и, не глядя на Державина, подал ему тетрадь.
Сидевшая за пазухой Гаврилы Романовича Тайка ошибочно поняла движение гостя и сердито на него заворчала.
– Ну, ну, ну! Не тронет он меня, – успокоил ее хозяин и дрожащими пальцами стал перебирать листы тетради. – Много, кажись, замечаний…
– Ваше высокопревосходительство, – отвечал Дмитревский, – будьте совершенно спокойны, – эти замечания я делаю не для вас; но, вы знаете, на театре всегда бывают прощелыги, которые готовы за все придираться к авторам. От них-то я и хочу уберечь вас.
– Бывают, ох, бывают! – вздохнул Державин и указал себе на шею. – Вон где они сидят у меня!.. Ну, да Господь теперь с ними! Милости просим на балкон: кофей, верно, уж ждет нас. Вы ведь там, кажись, еще не были?
– Нет-с.
– Ну вот, пойдемте, посмотрите при утреннем освещении, каков вид-то!
Целым рядом комнат прошли они на противоположную сторону дома и вышли на балкон. Солнечное утро пахнуло им навстречу; оба старика поздоровались с суетившейся около дымящегося самовара Прасковьей Николаевной, такой же свежей и розовой, как солнечное утро.
– Она у меня ведь ранняя пташка, – сказал Гаврила Романович, – прочие неженки, изволите видеть, еще сладко дрыхнут, а она уж все для нас приготовила.
– Можно, дяденька, налить вам и Ивану Афанасьичу? –
