койку. – Их местами, наверное, поменяли во время прошлого дежурства, когда много новеньких поступило. Умрилов раньше никогда признаков жизни не подавал, даже глаз не открывал, не то что рот.
А тут, вдруг слышу, орет прямо подо мной! Извивается, как слоновий хобот! А?! Очнулся, думаю, ожил! Вылечили мы его, наконец! Надо, думаю, на вооружение взять! Ну, я и соскочила! Да вот слишком резко. В противоход попала!
Ха-ха-ха! Рассказать девчонкам, засмеют!
– Расскажи, расскажи! Мы тебе так расскажем! Еще про нас расскажи.
Ты хоть кровь у него на венерические болезни взяла? А вдруг он заразный? Вся больница тогда сляжет. О нас подумала? Лечить же больных некому будет!
Ты вообще, каким местом думаешь, а?
– Ах, – вновь тихо простонал пассивно пострадавший, – спасите! Я не заразный!
– Да не ной ты! Сейчас зашьем. Первый раз что ли?! Так! Готовим операционную, зови анестезиолога, – профессионально стал намечать Григорий Абрамович план мероприятий. – Постой! Куда убегаешь с места преступления? Хотя бы перевяжи травмированного пациента для начала.
Усмехнувшись, он одобрительно покачал головой:
– Как ты это только делаешь Пистяева, а?
Ха-а! Пацанам в бане расскажу, уссутся!
Стой! Сделай инъекцию обезболивающего средства! Всему учить тебя что ли? Divinum opus sedare dolorem, – продекламировал он латинское выражение, назидательно воздев к небу палец. И тут же огласил перевод: – Успокаивать боль божеское дело.
Медсестра торопливо убежала в процедурный кабинет.
– А коечку давай назад перекатим к окошку, – трудился дежурный врач, разговаривая сам с собой. – Сегодня массовое поступление травмированных пациентов идет. На Южном кладбище, говорят, что-то произошло!
Не приведи господь, еще кто-нибудь из наших перепутает!
Эскулапы дружно суетились, занимаясь профессиональными обязанностями. Перевязали, сделали уколы, вскоре куда-то покатили Зевакина. Перед глазами у него все вокруг закрутилось, поплыло в неведомые дали.
– Женечка! Берегись! – откуда-то сквозь плотный серый туман послышался лебединый клик супруги. – Беги! Беги скорей отсюда! Залечат!
Зевакин хотел бы убежать, но сильная боль в паху сковывала движения. Руки онемели и не слушались. Голова кружилась, предметы перед глазами как-то странно искривлялись, просвечивали насквозь, медленно уплывали из поля зрения.
– На! На! На! Получай, падла! – слышались чьи-то жестокие голоса. Каждое пожелание тут же сопровождалось усилением болевых ощущений в паху. Били свирепо и все время в одно и то же место. Бах! Бах! Бах!
– За что? – взмолился бедняга, не успевая уклоняться от ударов. – Да что же это такое?
Один и тот же орган может служить источником наслаждения и величайшего страдания.
– Что, поживиться захотел за наш счет? – ядовито произнес женский голос, принадлежавший дочери покойника с Южного кладбища, которая теперь
