этого сегодня трудно выехать ТУДА. – Сказав это, он почему-то махнул рукой в сторону сейфа. – На вас пришел запрос из Румынии. В поместье некоего графа Влады найдена древняя картина, и именно вас, как ведущего специалиста в своей области, рекомендовали хозяину европейские эксперты. За ваш труд буржуи готовы платить золотом, а деньги нашему молодому государству, ох, как необходимы… – Скрипя кожаными ремнями, он поднялся из кресла. – Однако, в контексте Бессарабского конфликта мы можем отправить туда только по-настоящему надежного товарища…
– А я, значит, ненадежный? – вырвалось у Дмитрия. Он тоже встал.
– Думали надежный, а оказалось ненадежный, – неожиданно хохотнул комиссар. – Идите. Пока. Но подумайте, подумайте… – он уселся обратно в кресло, – И мы подумаем… Вот это не забудьте, а то, не ровен час, тут и останетесь… – протянул он Дмитрию пропуск.
Вопреки ожиданиям, на пути к выходу его коварно не схватили и не препроводили в камеру… Он беспрепятственно добрался до вестибюля, оставил пропуск у дежурного и вышел наружу. На вечереющей мокрой улице его ждала взволнованная Аннушка. При виде Дмитрия лицо ее осветилось радостью и тревогой.
– Ну?! – коротко спросила она.
– Все хорошо, милая, все хорошо, – рассеянно ответил Дмитрий. – Я провожу тебя домой.
Она качнула головой:
– Сегодня мы идем к тебе. – Я еще утром предупредила об этом папу.
Дмитрий подумал о том, как еще вчера он был бы счастлив, услышав такое. Но сегодня страх и разочарование не позволяли ему радоваться по-настоящему. Он явственно чувствовал, как давит на него нечто, исходящее от здания позади. Может быть, кто-то смотрит на него из окна, и он чувствует этот взгляд? Но он не обернулся.
– Пойдем отсюда скорее, – взял он Аннушку под локоть. – Я все расскажу тебе дома.
А в красном уголке Эрмитажа уже проходило экстренное собрание.
«Красным уголком» являлась одна из наиболее просторных комнат хранилища. Помещение было переоборудовано наспех. В центре стояли лавки и стулья, перед ними – застеленный красным кумачом стол президиума с букетиком гвоздик в древнекитайской фарфоровой вазочке, графином с водой и стаканом. А вдоль стен штабелями лежали покрытые пылью бесценные картины.
– Слово для доклада предоставляется товарищу Елисееву.
Елисеев встал, пережидая аплодисменты оправил китель, пригладил волосы и прокашлялся. Когда овации смолкли, Елисеев принялся тщательно поправлять кобуру. Минуты две зал с напряжением наблюдал за этой процедурой. Наконец, парторг заговорил:
– Товарищи! Не все еще у нас хотят жить так, как жил и умер великий Ленин, как учит нас вождь мирового пролетариата товарищ Сталин.
Кто-то в зале захлопал вновь, и остальным пришлось поддержать. Елисеев плеснул из графина в стакан, залпом осушил его, утер губы и продолжал:
– Уже десятилетие наш народ широко и смело шагает к своей победе.
