ции царят нелюбовь к жизни и страх смерти, когда даже лучшие люди сидят, сложа руки, оправдывая свою лень и свой разврат отсутствием определенной цели в жизни, подвижники нужны, как солнце. <…> Их личности – это живые документы, указывающие обществу, что есть еще люди иного порядка, люди подвига, веры и ясно сознанной цели».
ОТ АВТОРА
В 1983 году я взял академический отпуск на юридическом факультете в Парижском университете, где в то время обучался, чтобы провести незабываемый месяц в компании моей двоюродной бабушки Елены и ее сына Тамаза. Они жили в Тбилиси, столице тогдашней Советской Грузии.
В следующий раз я попал в Грузию только в 1990 году, когда СССР уже находился в состоянии коллапса. К тому времени бабушка Елена умерла, и мне было очень больно видеть, что Тамаз никак не может оправиться от этой потери. Он любил свою мать, как никого более в этом мире. Он ни на минуту не оставлял ее с того трагического дня 1938 года, когда его отец был арестован, а позднее расстрелян НКВД. В ту пору Тамазу было всего 10 лет.
Однажды вечером мы поехали на кладбище почтить память бабушки Елены. За рулем видавшего виды жигуленка сидел Тамаз. Чем ближе мы подъезжали к кладбищу, тем эмоциональнее он становился. Была ночь. Начал накрапывать дождь. Мы ехали по скользкой и извилистой горной дороге.
Неожиданно Тамаз обернулся ко мне.
– Не боишься? – спросил он.
Словно стыдясь другого ответа, я твердо ответил:
– Нет!
К моему ужасу, Тамаз до отказа выжал акселератор. Я едва успел призвать на помощь своего ангела-хранителя. Автомобиль, будто на крыльях, воспарил над пропастью, и через несколько секунд рухнул на дно ущелья прямо в середину заброшенного горного кладбища, между двумя надгробиями. Ветровое стекло жигуленка разбилось. Нам понадобилась немалая ловкость, чтобы аккуратно вылезти из машины – ведь она буквально висела в нескольких метрах от бездонной пропасти.
В полной тишине мы спускались с горы, не встретив на своем пути ни одного проезжавшего автомобиля. Неожиданно Тамаз сказал: «Надо же, ведь мы так и не доехали, куда собрались. И еще надгробия разрушили, которые не нам принадлежат».
Через час мы поймали попутку и добрались до Тбилиси. Было два часа ночи.
Впоследствии я несколько дней размышлял над нашими ночными приключениями, которые закончились плохо, но могли бы закончиться еще хуже. По правде говоря, я разочаровался в Тамазе, но ничего ему не сказал. Более того, я понял, что этот 60-летний в ту пору мужчина уже очень давно – возможно, в тот момент, когда на его глазах энкавэдэшники арестовали отца, – потерял не только чувство ориентации в жизни, но и ощущение жизни как таковой.
Я часто думаю о Тамазе и о миллионах людей, в той или иной мере искалеченных тоталитарным идеологическим проектом ХХ века. Я размышляю о пустоте, разрушающей их сердца, а также о современной глобальной политике, которая, сосредоточившись исключительно на экономике, только усугубляет эти душевные раны.
Но я также думаю о тех людях, у которых, в отличие от Тамаза, были любящие мать и отец, о людях, которые были воспитаны в духе истины, свободы и добродетели, но которые пока не в полной мере ощутили свою долю ответственности перед Богом и людьми. К этим мужчинам и женщинам, молодым и не очень, обращена эта книга.
ВВЕДЕНИЕ
В своей книге «Нравственное лидерство»[1], опубликованной в России в 2008 году, я изложил свое понимание лидерства. Оно заключается в следующем:
1. Подлинное лидерство основывается на подлинной антропологии, т. е. на верном представлении о человеке. Такое представление должно включать в себя аретологию – науку о добродетелях, – иначе оно будет неверным. Добродетель – это благородная привычка ума, воли и сердца, позволяющая человеку достичь личного совершенства и личной эффективности. Говорить о лидерстве – значит говорить о добродетели, потому что, во-первых, добродетель порождает доверие, без которого лидерство просто невозможно; а во-вторых, добродетель – это динамичная сила, увеличивающая способность лидера к действию; об этом свидетельствует первоначальное значение латинского слова virtus (добродетель) – энергия. Добродетель позволяет лидеру делать то, что мы от него ожидаем.
2. Великодушие и смирение, которые являются в основном добродетелями сердца – это сущность лидерства. Великодушие (греч. мегалопсихия) – это привычка стремиться к великим целям[2]. Величие лидера в его мечтах, видении и чувстве миссии; в его способности бросать вызов самому себе и тем, кто рядом с ним. Смирение – это привычка служить[3]. Лидеры привлекают, а не подталкивают; учат, а не приказывают; вдохновляют, а не распекают. Таким образом, лидерство – это не столько проявление власти над другими, сколько
А. Дианин-Хавард,
Великодушие чаще всего означает щедрость души, готовность бескорыстно жертвовать своими интересами для других. Но у этого термина есть и другое значение: великодушен тот, кто стремится к великому, потому что он осознает свое достоинство и величие как человек. В этой книге, как и в книге «Нравственное лидерство», я употребляю термин «великодушие» только в этом последнем смысле.
Смирение – это привычка жить в истине по отношению к Богу (осознание нашего тварного бытия), к самому себе (осознание нашей силы и нашей слабости), к другим (служение людям). Здесь, как и в книге «Нравственное лидерство», я употребляю термин «смирение» чаще всего в этом последнем смысле. В лидерстве под смирением подразумевается служение.
